— И вообще дело не в самопризнании, — продолжил Илиев. — Для суда этот факт не имеет особого значения. Самопризнание не является доказательством. Но остальные улики и факты — против Радева, они неоспоримы. И я вообще не советую их оспаривать. Ни их, ни его вину. Так ты только лишишься отправных точек своей защиты. И объективно навредишь ему.
— Да, это я понимаю! — вздохнул молодой адвокат.
— Ты располагаешь сильными козырями. Налицо смягчающие вину обстоятельства. Во-первых, его само-признание, во-вторых, его искреннее раскаяние. А если отбросить это, что же останется?
— Ну, кое-что все-таки останется, — ответил Стаменов. — Убийство явно не предумышленное. Он совершил его в состоянии крайнего возбуждения.
— Откуда ты это знаешь?
Стаменов сразу понял суть вопроса. И несколько смутился.
— Из самопризнания? — продолжал Старик. — Ведь никаких других объективных доказательств у тебя нет.
— У нее был любовник. Это доказано.
— Что из того, что у нее был любовник? Он существовал много лет. Человек или реагирует на такие вещи сразу или примиряется. Он отреагировал несколько поздно, да еще таким крайним образом.
— Ты не прав! — возразил Стаменов. — Гнев и ярость могут накапливаться постепенно.
— Маловероятная гипотеза. И всего лишь гипотеза. А что собираешься сделать ты? Отбросить самопризнание, когда тебе это не выгодно, и вспомнить о нем, когда выгодно. Если отбросить самопризнание, отпадает все. Как ты докажешь, что убийство совершено в состоянии возбуждения? И притом из ревности? Ты не располагаешь никакими доказательствами.
Стаменов не мог про себя не согласиться с Илиевым.
— И вообще, постарайся убедить Радева отказаться от его глупой позиции. Он явно делает все для того, чтобы обелить себя в глазах сына. Но это может обойтись ему слишком дорого.
— Не знаю, — неохотно произнес Стаменов. — Наверное, ты прав. И все же есть в нем что-то искреннее… В этом убийце, я хочу сказать. А если он не убийца? Я уже не уверен, что это так.
— Ну и что? — Старик засмеялся. — Твое дело помочь ему самым действенным способом. Этого он от тебя и хочет. Особенно, если он невинен.
— А истина?
— Какая истина?
— Самая обыкновенная, которой мы поклялись служить?
— Я клялся слишком давно, — шутливо произнес Старик. — Я признаю лишь полезную истину. А в бесполезные не верю.
Он замолчал. Молодой адвокат совсем расстроился.
— Я не могу так рассуждать, это противоречит моей природе.
Теперь вздохнул Старик. И впервые глаза у него стали совсем добрыми, какими, в сущности, и были.
