В ущелье мы спускались бегом, точнее — чуть не кувырком. Сгнивший сухой валежник трещал у нас под ногами, и эхо разносило шум по непролазным дебрям. Впереди из чащи выскочили серны; они пробежали совсем близко от нас, но разве мы смели стрелять? Наша героиня, как и все, шла пешком, так как в этом месте нельзя было ехать на коне, и черная юбка ее цеплялась за каждую ветку, как рваный невод.
— Ох, мама, мама! Для того ли ты меня родила, чтобы я бродила с гайдуками! — сетовала она и с ловкостью серны продиралась сквозь чащу.
Но врагами нашими были не только туман, карательные отряды, кручи и голод; еще один враг — дождь снова начал одолевать нас. Он лил как из ведра. Больше двух часов спускались мы по крутому склону, доступному только медведям, но дно долины было все еще далеко; а там, вероятно, текла прозрачная быстрая речка — до нас доносился шум воды. Нас никто не преследовал, но карательные отряды были близко, вот почему нам пришлось забраться в эту глушь. Иначе, мы, конечно, не рискнули бы сюда сунуться.
Наконец мы достигли каменного откоса, и здесь пришлось спускать людей и коней на веревках. Мы хотели обойти откос, но не он один преграждал нам путь — внизу, у самой реки, виднелись другие такие же скалы и огромные буковые стволы, рухнувшие на землю под напором ветра и нагроможденные один на другой. Казалось, что здесь нарочно сделаны завалы. Как я уже говорил, бук, аршин в сто высотой, падая, валил несколько более мелких буков, и пока, бывало, обойдешь его, пройдет несколько минут. А ведь сколько буков в лесу! Сделаешь шага два — вот тебе и другой, еще более мощный и ветвистый! Посмотришь издали на группы этих «разрушенных памятников» и кажется, будто это молдаванская деревушка, ведь корни каждого упавшего бука образуют шалаш из земли и камней, в котором свободно могут разместиться человек тридцать-сорок.
Даже отчаявшиеся, убитые горем люди не могли остаться равнодушными при виде здешней пышной растительности. Вся земля была покрыта молодой дикой геранью, не тронутой ничьей рукой. Если кто и ступал по ней, то лишь белогрудные серны. Горделиво и привольно тянулась она к небу, веселая, радостная, осыпанная прозрачной росой, такая красивая, что казалось грехом наступить на нее… Но, конечно, мы были не в состоянии оценить всей красоты этих гор. Вот уж два дня мы, словно зайцы, питались только вяжущими буковыми листьями да кислым щавелем — единственной пищей, которую можно найти в горах в мае, — и это притупило в нас все чувства, кроме голода.
