Уроки его были необыкновенно интересны. Впервые на его уроках мы встретились с освещением исторических фактов как с экономической точки зрения, так и с социальной. Он хорошо знал историю искусства, и всякая историческая эпоха определенно увязывалась с течениями в живописи и литературе данного периода. Он получал много заграничных изданий как по научной литературе, так и по художественной. Мы часто бывали у него на дому, и он делился с нами последними новинками в области исторической литературы и монографиями об отдельных художниках и скульпторах.
Это ему мы обязаны любовью к истории как науке и развитием нашего художественного вкуса. Мы с Таней Стахевич, благодаря его влиянию, пошли по окончании школы на историко-филологический факультет, на раздел истории. Вечная тебе память, дорогой учитель и друг!
>Из всей нашей василеостровской группы я одна еще осталась в живых, нет ни Сергея Филимоновича, ни Манцочки Брик, ни Тани Стахевич, ни Веры Пастуховой, ни Лёси Фоминой. Одна я еще живу, как пожелтевший осенний лист, как-то еще уцелевший на оголенных ветках дерева. Подлинно лонгфелловская «The last rose of summer», которую я когда-то пыталась переводить довольно корявыми стихами[15].
>18 августа 1975 года
>Вот я опять в городе.
>Не сиделось мне в Ольгине — и холодно, и неуютно, все не то. А что для меня «то»? Только очень привычная обстановка, очень привычный узкий круг людей — тоже привычных — близкие или родные моих уже ушедших близких или родных людей; вот и все, чем я живу, да еще книги, а главное, воспоминания, которые преследуют неотступно.
Итак, среди учителей этого периода нужно упомянуть А. М. Евлахова — молодого тогда магистра, специалиста по западной литературе. Он знал иностранные языки, но дурно произносил по-французски. Мы часто передразнивали его произношение: «Ке сеж? — сказал Монтень» (То есть que sais-je[16]).
Он заставлял нас писать «умные» сочинения. Помню одно, написанное мною на афоризм Bohme — «С ростом тела съеживается душа». Я быстро построила сочинение на утверждении, что потому, мол, душа съеживается, что в данное время нет достаточных социальных условий, чтобы она не съеживалась, а, наоборот, развивалась и расширялась. А вот с наступлением социализма все будет иначе — душа будет расти вместе с телом и достигнет доступного ей совершенства и широты.
Возвращая мне мое «творение», он презрительно сказал: «Примитивно, в духе вульгарного социологизма» (или что-то в этом роде). Вероятно, он был прав, но я огорчилась и обиделась. А было мне всего 15 лет, и мне очень хотелось, чтобы все произошло так, как я написала.
