Экзаменаторами были штатные преподаватели этой гимназии, а наши присутствовали в качестве ассистентов. Результаты экзаменов были блестящие. Более половины класса выдержали на круглые пятерки, то есть с правом на золотую медаль, четверть — с правом на серебряную и только четверть класса выдержала посредственно.
Кто же были эти наши учителя, честью которых мы так дорожили?
В первую очередь назову Николая Васильевича Балаева, преподавателя русской литературы. Это был человек средних лет, небольшого роста и полноватый — весь какой-то круглый. Великолепный преподаватель, а главное, чудесный чтец прозы и поэзии. Мы заслушивались его, и часто урок заканчивался под наши энтузиастические аплодисменты. Если он сердился, то говорил: «Но ангел мой, ангел мой, что вы такое несете?» Этого «ангела» мы очень боялись.
Однажды, войдя в класс, он обратился к нашей пятерке с предложением принять в нашу тесную группу пяти «островитянок» шестую девочку, только что привезенную из Уфы князем Вячеславом Александровичем Кугушевым его воспитанницу, для которой он искал подходящих подруг, тем более что поселил ее тоже на Васильевском острове, в семье своего друга, ихтиолога Николая Александровича Бородина, сыновей которого мы знали. Они учились в школе Мая («Майские жуки»), на 10-й линии. Со многими мальчиками этой школы мы дружили. Мы неохотно, но приняли ее в свой тесный кружок. Это была Талинка Курилева, с которой мы так и не сошлись внутренне, а поступив на Бестужевские курсы, и совсем разошлись, уличив ее во лжи и непорядочности. Но об этом позже.
После Николая Васильевича Балаева должна назвать учителя истории Сергея Филимоновича Знаменского. Он же был и воспитателем нашего класса. Нам, пятнадцатилетним, он казался пожилым человеком, вероятно, из-за бороды, которую он отпускал, и из-за форменного сюртука педагога, в котором появлялся на уроках. На самом деле это был молодой человек лет 27–28, не так давно кончивший университет, ученик профессора Кареева, оставленный им при кафедре; но он предпочел карьере ученого карьеру педагога. Действительно, это был педагог по призванию, талантливый и энергичный. К нашей группе он отнесся с необыкновенным вниманием. Вскоре мы нашли в нем старшего товарища и друга. Дружба длилась до последних дней его жизни.
Умер он в Ташкенте, во время последней войны, вызволенный братом из длительной и тяжкой ссылки, но уже необратимо больной. Это рассказал мне его брат — профессор-педиатр, которого я встретила после войны в филармонии на концерте.
