Я встретилась с А. М. Евлаховым позже, только в 1935 или 1936 году, в Ленинградской консерватории, где он преподавал вокалистам итальянский язык, а я работала там же в библиотеке, в кабинете иностранной литературы. Его сын был тогда уже начинающим композитором. Конечно, мы не сразу узнали друг друга. К тому времени прошло больше тридцати лет, что мы не виделись. Он за этот период успел окончить еще один вуз — медицинский. Заинтересовался сперва психологией, а потом и вообще медициной, даже вел прием как психиатр в одном из специальных лечебных заведений, да еще и преподавал итальянский язык. Я же кончила историко-филологический факультет, имела за спиной порядочное количество лет педагогической и музейной работы и трехгодичную ссылку в Восточную Сибирь. И теперь, по возвращении, работала там, куда взяли.
Если не ошибаюсь, он умер во время Отечественной войны (в блокаду?). В начале блокады он приходил к нам в кабинет и читал небольшие «новеллы», посвященные тяжким переживаниям блокадников (до отъезда консерватории в эвакуацию в Ташкент). Я же прослушала у него курс грамматики итальянского языка, что было необходимо для переводов с итальянского, которыми мне приходилось заниматься. Так что и в эти годы мы находились в тех же отношениях учителя и ученицы, как и прежде. Но о моем злосчастном сочинении в школе я не говорила, хоть и хорошо его помнила, а он, конечно, ничего не помнил, хоть из вежливости и утверждал обратное.
Еще у нас был талантливый молодой преподаватель физики Даниил Александрович Александров — подававший большие надежды ученик Хвольсона, отец известного ныне математика, бывшего ректора Ленинградского государственного университета Александра Даниловича Александрова. И внешность у него была привлекательная. Так что некоторые из учениц были в него влюблены, да и он увлекался некоторыми из девочек.
Я, явная гуманитарка, физику как-то не понимала до конца, и хотя вызубривала добросовестно все, что могла, и отметки получала отличные, но у опытного педагога, каким был Д. А., обо мне сложилось определенное мнение.
Помню, осенью 1906 года я отвечала ему в кабинете какой-то раздел физики. По семейным обстоятельствам, о которых расскажу позже, я пропустила часть курса, и теперь он меня экзаменовал отдельно.
Он предложил мне рассказать о динамо-машине. Я бодро отрапортовала все, что выучила. Он сидел в кресле и слушал меня, не прерывая, не задавая ни одного вопроса, сложив руки на груди. Наконец я остановилась. Сказать мне больше было нечего. Он помолчал еще, а я самодовольно подумала: здорово я отвечала, даже вопросов не задает, наверное, очень доволен. Тут он улыбнулся и сказал: «А знаете, Левис, вам бы на юридический факультет в университет поступить», — и поставил пятерку. Пятерка — это хорошо, — подумала я, но при чем тут юридический факультет? Он-то понимал — при чем.
