Удушливая атмосфера тьмы и ненависти в этот раз захлестнула Некр – ва, уведя его в сторону от мужского благородства и чувства справедливости, то есть от «любви и света», о которых писал еще Бел – й. Но я – то знаю, что не дешево далось ему это отравленное письмо!
С другой стороны, дело об огаревском наследстве тянулось так долго и обросло такими дополнительными подробностями – справками, обязательствами, закладными, выплаченными и невыплаченными долгами, – что Некр – в сам мог в нем запутаться. И это мне тоже понятно. Деньги имеют способность жить по своим – мистическим – законам и испаряться неведомо куда. Я слышала, что после смерти Некр – ва все были удивлены, не найдя тех огромных сумм, которые он накопил за свою жизнь. Деньги исчезли, испарились, растаяли – в соотвествии с мистическими законами их круговращения.
* * *
Так совпало, что самое тяжелое время жизни – моей и Журнала – пришлось на один год.
В 1862 – м был арестован Николай Гаврилович, издание Журнала было приостановлено; тогда же случилось еще одно событие, сделавшее этот год для меня непоправимо черным, – умер Пан – в.
Уже давно я замечала легшую на его лицо тень недовольства и даже озлобления.
Бывший всю жизнь человеком легким, компанейским, своим для всех и каждого, в последнее время он помрачнел, замкнулся, глядел исподлобья – эдаким хмурым волчонком. И главная вина за это лежала опять – таки на Некр – ве. Официально считаясь редактором Журнала, Пан – в не был таковым на самом деле. Все бразды правления были у его друга, он же был низведен до положения обычного сотрудника, получающего гонорар. Не раз я замечала, как грубо Некр – в отвечал на вопросы Пан – ва, как презрительно относился к его работе, как не выносил его слабостей.
Дружба эта распалась на моих глазах; спустя десять лет после совместного начала Журнала Пан – в стал для Некр – ва всего лишь ничтожным и опустившимся человеком. А уж начальственное мнение подхватывали прочие, и Пан – в не мог этого не видеть.
Несколько раз за последнее время Пан – в заговаривал со мной о совместном отъезде:
– Поедем – ка, Дуня, прочь из этого свинского Петербурга. Будем жить с тобою в деревне!
Понимая всю неосуществимость этой мечты, я однако соглашалась:
– Да, Жан, поедем, я готова.
У меня и в мыслях не было, что скоро он уедет – один – и в те края, откуда не возвращаются.
Я сидела в театре – вдруг стало мне нехорошо, сердце всколыхнулось – и я ни жива, ни мертва поехала домой. С Пан – ым в это время случился обморок, его уложили, он беспрестанно спрашивал обо мне. Увидев меня, он просиял и приподнялся на постели:
