Прыгая через две ступеньки, я взбежал по лестнице и дернул высокую дверь на тугих пружинах.
— Андрюша!
Ну так и есть, сидит на своей кровати, меня дожидается.
— Уже пришел! Вот и хорошо. Сейчас чай сварганим. Новости есть?
И я, не дожидаясь ответа, побежал за кипятком.
«Трай-ля-ля, трай-ля-ля!» Это значило: сегодня солнце, сегодня ласковый вечер, я встретил необыкновенную девушку и всё будет расчудесно.
«Трай-ля-ля, трай-ля-ля!» И крышка эмалированного чайника выбивала дребезжащий аккомпанемент.
— Иди в гостиную. Слышь, Андрей! Иди и приготовь стаканы! — кричал я уже возле самой двери в умывальник.
Я видел, как Курасов быстро встал и зашагал в сторону гостиной. Шагов его не было слышно, — пушистые ковровые дорожки как густая трава.
Я налил в чайник крутого кипятка, старательно прикрутил кран титана и отправился в гостиную.
И тут ударил отрывистый и жесткий выстрел. Я всё понял. Уронил чайник и на мгновение почувствовал нестерпимый холод, обливший колено, икру и ступню. Побежал. Изо всех сил. Но бежал, как мне показалось, долго.
В круглой гостиной Курасова не оказалось.
— Андрей, Андрей! — закричал я.
Круглая гостиная молчала. Затаилась. И всё-таки он был здесь. Что-то смятое и плоское лежало перед самым трюмо. Андрей…
Глаза Курасова были закрыты, губы стиснуты, а рыжеватые редкие усики торчали, как щетина. Левая короткая рука его лежала на обнаженной до самого живота груди, и сухая маленькая кисть с алыми пальцами что-то тщательно прикрывала.
— Пи-и-и-ть, — прошептали серые отвердевшие губы. И еще: — Больно, ох больно…
Я стал на колени и, подсунув руку под влажный затылок Курасова, чуть приподнял его голову.
— Андрюша… ты жив? Жив… Дайте воды! Скорей воды! — Я боялся опустить его голову. Опущу, и вдруг он умрет.
— Нельзя давать воды, — сказал кто-то. — Может, в живот стрельнул. Глоток выпьет, и каюк.
— Нет, — четко выговорил Курасов. — Не в живот… В сердце… Я стрелял перед зеркалом.
— Ну как же… как ты мог! Зачем, зачем?
Курасов, видно, услышал. Его левая короткая рука нашла мою и чуть сжала.
— Иначе не мог. Пойми… Меня исключили.
Зорин сказал:
— Вот какое дело, Муромцев: сегодня важное для нас заседание ЦБ. Будут обсуждаться вопросы, связанные с предстоящим конгрессом. У меня тут дел выше головы. Прядется тебе одному отдуваться.
— Ладно, буду отдуваться, — пообещал я и захватил наши предложения.
Зашел к себе и чуть небрежно сообщил Геминдеру:
— В двенадцать у меня заседание Центрального бюро. Выступаю с докладом. Не возражаешь?
