Но на другой день после отъезда писателей появился Андрей Курасов.
Это был маленький щуплый человечек, с ежиком жестких волос, узкими глазами и хилыми рыжеватыми усиками. По его туго набитому «совнаркомовскому» портфелю я принял Курасова за очень ответственного работника и подумал, что каши с ним, пожалуй, не сваришь. И в самом деле, Курасов оказался нелюдимым и молчаливым.
Я сидел в круглой гостиной и пил чай.
Курасов вошел, огляделся, подошел к окну и некоторое время стоял спиной ко мне, сунув руки в карманы и высоко подняв узкие плечи. То, что фамилия его Курасов, я узнал случайно, когда он передавал талон направления коменданту.
— Ты надолго в Москву? — спросил я.
Курасов то ли не расслышал, то ли не захотел ответить. Постояв еще немного у окна, он сделал правильный круг по комнате и остановился перед трюмо:
— Зачем здесь зеркало?
Голос его прозвучал как-то сдавленно.
Курасов опять стал ко мне спиной, но в зеркале я видел его маленькое скуластое лицо с оттянутыми к вискам глазами.
— Поставили, чтобы красивее было, — сказал я. — Хочешь чаю? Я только что заварил.
Курасов продолжал рассматривать себя в зеркале. Словно девчонка, собирающаяся на свидание.
— Что это ты там разглядываешь? — не выдержал я.
— Зеркало… Отличное зеркало. — Курасов хмыкнул и подошел к столу.
— Чай будешь пить?
— Ты комсомолец? — спросил Курасов, уставившись на мой кимовский значок.
— Да. А ты?
Он молча смотрел на меня, и под его пристальным тяжелым взглядом чай показался мне слишком горячим и невкусным.
— А почему ты здесь? — спросил Курасов.
— То есть как — почему? Вызвали на работу в Исполком КИМа, а комнаты пока нет. Вот и дали сюда направление.
— А как там Лазарь?
— Ты знаешь Шацкина? Он у нас больше не работает, отпущен на учебу.
— Да, конечно… Я же читал постановление бюро ЦК. Но вот… запамятовал. — Он провел левой рукой по глазам, будто смахнул паутинку. Рука была короче правой и плохо двигалась в плече.
— Значит, ты комсомольский работник?
— Был. — И, круто повернувшись, вышел из гостиной.
«Психованный», — подумал я, удивленно глядя на его ссутулившуюся спину.
В первую ночь он не сказал мне ничего. Только на настойчивый вопрос мой, откуда приехал, буркнул: «С Севера».
Почему-то я часто просыпался и чувствовал, что мой сосед не спит. Утром он тщательно одевался, брился, приглаживал жесткие черные волосы и долго просматривал бумаги, вынутые из портфеля. В портфеле, кое-как завернутый в газету, лежал большой револьвер.
