Наш знакомый герой | страница 76
Да, Гусаров родился не в сорочке. Но разве зачастую не оказывается эта сорочка с м и р и т е л ь н о й сорочкой? Все у человека хорошо — катится он по жизни, как сыр по маслу, уверен в себе, берет от жизни все (а именно таким жизнь с готовностью коварно отдает свои блага), но потом вдруг приходит момент, когда хочется отдавать самому, хочется иметь желания, хочется, наконец, хоть раз испытать прекрасное чувство голода или жажды — ан нет. Подергиваются самодовольством глаза, теряется обоняние, кончается любопытство к жизни — вот он и старик.
Запас же голода в Гусарове был бесконечен. Находясь в возрасте Христа, в золотой зрелости и силе, он чуял бессилие старости и сокрушительную силу молодости. Он знал, что такое полное предсмертное бессилие, что такое голод, что такое неволя и свобода, что такое унижение и подъем.
Знакомясь с новым человеком, он, почти неосознанно, представлял его там, где бывал сам, хотя бы и на нарах, представлял, выживет ли тот в условиях жестокости и насилия, а главное — сохранит ли человеческое достоинство.
Гусаров давно знал, что побеждает не физически сильный, для него не было абстракцией понятие духовности. Он слишком жестоко столкнулся с этими для многих пустыми понятиями и уверовал в них навсегда. Он четко отличал надутую спесью важность от истинной значительности, которая обычно не бывает столь важной на вид. Он отличал людей, представлявших чувства, от тех, кто их испытывает. Освоившись в свободной жизни, он полюбил простоту и искренность.
Ах, как чист, как силен, как смел и красив был Новоселов! И только одна тайна была в нем — зачем он пишет? Зачем пишут эти герои, эти духовные и физические совершенства?
Какой червь грыз ему душу? Чего не хватало ему в жизни? Перед кем он оправдывался, а он оправдывался перед кем-то, признавал свою вину. Откуда он, совсем молодой человек, знал эту несусветную боль, с позиции которой смотрел на жизнь? В чем реальность его обманула? Что вообще заставило его мыслить и писать, если он был рожден действовать?
Над этим ломал голову не только Гусаров, но Сурков и Горчакова тоже. Сурков, вначале почему-то отнесшийся к Новоселову с недоверием, в конце концов все-таки его принял, но за судьбой Новоселова ему мерещилась криминалка. В криминалку Гусаров не верил. Не потому, что на Новоселове не было написано преступного прошлого, в конце концов с Гусарова оно и то почти стерлось. Просто Гусаров считал бы себя полным профаном, если б не подтвердилось его предположение о том, что такие, как Новоселов, дурачить никого не станут, на вранье не способны. Гусаров в дружбе открылся Новоселову сразу — так неужели Новоселов бы отмолчался, будь за ним что-то такое?