А через несколько месяцев после поминок тетя Тася открыла наконец мамины шкафы и антресоли и прямо-таки заставила Суркова туда заглянуть.
— Я когда выбирала ей одежду для похорон, чуть с ума не сошла, — сказала тетка.
Все серебро, все ковры, все хрустали, чернобурки, панбархаты и кольца… Все якобы украденное или обменянное на хлеб было целехонько и содержалось в образцовом порядке.
— Я не хочу этого знать! — закричал Сурков, потеряв самообладание, и почему-то возненавидел тетю Тасю.
— Но это нужно знать, — сказала та. — Я не считаю твою мать дурным человеком, но после блокады она совершенно свихнулась. Это не вина ее, это беда. Ты должен знать, что бывает и такое. Ты же работаешь с людьми, ты же решаешь их судьбы. Помнишь, ты говорил мне, что из всех преступников тебе больше всех отвратительны стяжатели? А в разуме ли они, Гриша? Это во-первых. А во-вторых, хотела того покойная или не хотела, но она из-за своей болезни загадила в твоих глазах весь мир…
— Я смотрел всегда своими глазами.
— И когда же ты в последний раз своими глазами видел Надю?
— Я не мог… Мама сказала… Кольцо… Зачем ей было врать?
— Если б я только это знала — зачем ей надо было врать! Я бы не стала знакомить тебя с Надей. Твоя мать сама меня просила познакомить тебя именно с Надей! Говорила, что тебе пора жениться. И потом, Наденька дочь Степана Гаврилыча, а он спас вас в блокаду. Он директором булочной работал. А там всегда хлеб так резали, чтоб хоть по полграмма с пайки оставалось, иначе можно было обвеситься и пойти под трибунал. А твоя мать как раз карточки потеряла… Таким Степан Гаврилович и помогал, как мог. Под свою ответственность. Да и потеряла ли она тогда карточки?
Вот так вот, следователь Сурков, проведите следствие над родной матерью. Объясните, зачем она всю жизнь лгала и передергивала. А главное — так похоже на правду! Осудите ее так, как осудили подпольного миллионера, бравшего через суд алименты с многодетной дочери. Ну же, ну! Вспомнились диспуты по подобным поводам с коллегами. Большинство считало таких миллионеров просто сумасшедшими. Сурков придерживался другого мнения. Сурков не хотел знать такой болезни, он верил в бесконечность людской подлости. Откуда в вас это, Сурков? Ведь именно вы, сталкиваясь с подонками общества, так, наверное, ни разу и не увидели настоящего, черного с ног до головы злодея. «…Люди стали такие страшные, Гриша…»
Это значит — пересмотреть себя. Свой мир, свои убеждения, свое чувство правоты и справедливости. Начать жизнь сначала?
