Жуткая крыса из гриновского «Крысолова», выползшая на добычу в дни народного бедствия, — вот кто был Веселый Гусь.
В сорок седьмом году, зайдя в антикварный магазин, чтобы погреться и посмотреть картинки, Гусаров увидел картинку своего отца: матовое темное дерево скрипки, рубин вина в прозрачном играющем бокале. И нерусские красные буквы автографа художника. Он узнал ее. Это была та, не другая. Он даже не обратил внимания на цену картины — узнал ее лишь на суде. Цена была, как выяснилось, очень высока.
Спрятать картинку было легко — маленькая, гладкая, в изящной тонкой рамке.
Что он думал, да нет, как сделал это — украл вещь из магазина — он не помнит до сих пор. Вряд ли он думал, что крадет. Это была картина его отца, отец не вернулся с войны, после отца осталось н и ч е г о. Только это Гусаров и принял тогда в расчет.
Дядя продавец схватил его прямо в магазине. Наверное, не надо было сопротивляться, но он не считал себя вором.
На суде он почти не защищался. Не открылся даже адвокату. Адвокат ему чем-то не понравился, а Гусаров жил тогда злой волей внутренней правоты. Ему не хотелось приплетать к вульгарной краже память об отце, не хотелось заново проходить то давнее свое унижение, одураченность. Ведь они сами тогда отдали вещи Веселому Гусю, верили тому. Зачем тревожить мать? Кто поверит его сентиментальной привязанности к какой-то старой картинке.
Он получил три года. Отсидел. Вышел. Нельзя сказать, чтоб тюрьма сломала его, но он был слишком молод для того, чтоб правильно понять страшные тюремные уроки. Издерган, съёжен, перекорежен…
А еще через несколько лет, уже как будто и позабыв обо всем, вдруг встретил Веселого Гуся. Годы не пошли тому на пользу — он показался Гусарову глубоким стариком. Именно это мучило его потом так сильно, что о вине Веселого Гуся он позабыл.
Тот не узнал его. Отшвырнул с дороги, когда низкорослый шпаненок преградил ему путь. И чего было бояться солидному человеку — стоял белый день.
— Сейчас я буду убивать тебя, — предупредил Гусаров. — Схвачу за кадык и буду трясти до тех пор, пока он не останется у меня в руках.
— Да кто ты такой? — страх Веселого Гуся был таков, что не нужно было доказательств его вины. Гусаров знал уже, кто, как и чего боится. По тому, как люди выражают свой страх, знающему человеку ясно, кто перед ним. Страх Веселого Гуся был страхом подлеца.
Несмотря на обилие народа, Веселого Гуся принялись защищать не вдруг. Но жив он, к счастью, остался…
