Для этого, считал он, надо забыть прошлое. И забывал, как умел. Читал так называемую молодежную прозу, посмеивался над ней, но… подражал.
Молодежь осваивает Сибирь? Пожалуйста! Вот вам и туманы, и запахи тайги. Уж он-то знал тайгу! То, что он поначалу писал, было даже не вторично. Еще жиже, еще разбавленней. Он изо всех сил хотел быть приличным. Таким, как все, не понимая, что ценен именно потому, что не совсем такой. Не совсем такая у него судьба, хоть тоже не исключительная, как он воображал. Ведь принадлежал он к тому поколению, по которому история весомо и страшно проехалась своим колесом.
И чем больше он пытался позабыть себя, тем больше помнил.
Потом, с приходом в лито Новоселова, он поймет вдруг, что ценно именно то, о чем он старался умолчать. Уж Новоселов-то не поедет за туманом и за запахом тайги, он увидит прекрасное в реальном, в том, что знает он, Новоселов. Новоселов не загрустит о пальмах и ананасах, он протянет вам дикое яблоко-лешугу и будет грызть его так аппетитно, что и вам захочется. Но это все потом, потом…
И с самого начала лито состояло не сплошь из безумцев и беспомощных бумагомарак. Забредали туда и просто плохо информированные о большой литературе люди. И не все из них были лишены таланта, и не всем было нечего сказать. Забредали — и оставались. Потому, наверное, оставались, что никто их там не удерживал силой. Да и время было такое… То ли и впрямь это было время взлета литературы, то ли взлетел интерес людей к литературе, потому что интерес к литературе — это мир. Это отсутствие голода, это яркий свет на Невском. Может быть, не так уж безукоризненна была та поэзия и уж совсем не безукоризненна молодежная проза — безукоризненны были мы как читатели.
На поэтические вечера было не достать билетов, у входа дежурили милицейские наряды. Каждый месяц, если не день, всплывало новое литературное имя, сочинялись тысячи тысяч песен… Люди жили стихами, питались ими. Естественно, большинство искало себе компанию по интересу к литературе.
Следователь Сурков, например, ничего не писал. Он был хорошим следователем, уже тогда — отпетым старым холостяком. Он любил свою работу и книги, которые ему в этой работе помогали. Несмотря на то, что он всегда был по горло занят, он выкраивал время для посещения этого странного кружка, чтоб молча, из своего любимого угла, еще раз по-новому увидеть людей, лишний раз убедиться в неоднозначности человеческих характеров и судеб. Сурков хотел оставаться хорошим следователем, как можно больше знать о причинах и следствиях человеческих поступков. Его судьба в некотором роде была схожа с судьбой Гусарова. По крайней мере в том, что касалось детства. Сурков тоже мальчиком пережил блокаду, хотя ему пришлось чуть легче. Почему — Гусаров не спрашивал.
