— Ну и я сорву с него как следует! — выпалил Алексей.
— Сколько бы ты с него ни слупил, Леша, — вставила свое слово тетя Луша, подавая миски со щами, — а мой кум, тот треклятый Корней, этот буржуйский подлипала, четвертую часть, а то и третью себе потребует.
— Можешь слупить с него сколько твоей душе угодно, — сказал Боровой, — но главное, Леша, в вашей мастерской осторожненько расскажи, что приносит война нашему брату и что господам Ракитам-Ракитянским. А как будешь заканчивать работу, дам тебе одну листовочку. Напишем ее специально для горничных и истопниц института. Не сладко им там живется.
На следующий день, сложив необходимый инструмент в холщовую сумку, Алексей, отпущенный Сотником задолго до окончания работы в мастерской, направился по Крещатику к Думской площади. Наискосок от нее, рядом с домом знаменитого сахарозаводчика Терещенко, ставшего впоследствии министром Керенского, стоял институт благородных девиц.
Алексей старался прийти вовремя не потому, что Ракита-Ракитянский не любил ждать. Срочная работа, которую нужно было сделать для гусарского штаб-ротмистра, обещала довольно солидный заработок.
Прохаживаясь у ворот института, Булат видел, как то в одном, то в другом окне огромного здания зажигался электрический свет. Приближались зимние сумерки. Вскоре он услышал торопливый звон шпор. В элегантной, до пят шинели, в черном лакированном, с медным двуглавым орлом кивере, над которым торчал султан из белых конских волос, появился гусарский штаб-ротмистр.
— Ну что, пришел, брат? — обратился он к Алексею.
— Как видите, ваше благородие, явился.
— Так вот, па-аслу-шай, браток, — начал Ракита-Ракитянский, — расчет за свою работу получишь с меня, да, с меня. А поведет тебя к роялю одна дама. Это не кто-нибудь, э, а сама генеральша Штольц. Небось в Киеве все знают генерала фон Штольца. Я бы сам проводил тебя, но, знаешь, нашему брату офицеру вход в институт строго-настрого того… Как дикому жеребцу на манеж… Начальство, э, опасается за своих цыпочек.
К воротам подходила одетая в короткий каракулевый жакет невысокая плотная женщина. Одной рукой она прижимала маленькую муфточку к высокой груди, другой придерживала длинный подол юбки.
Штаб-ротмистр, гремя волочащейся по земле шашкой, ринулся навстречу женщине. Сняв на ходу кивер, поцеловал ей руку.
Дама, не обращая внимания на Алексея, журила офицера:
— Где же, Глеб Андреевич, ваше честное слово, несносный? Мы вас ждали к завтраку.
