— Извините, дорогая Грета Ивановна, — оправдывался Ракита-Ракитянский. — Раб божий Глеб сегодня влип, и влип здорово. Шагаю это я по, э, Крещатику и напоролся на азиатскую чуму — на генерала Медера. Не подвернись какая-то серая кобылка — замухрыга солдатик, не имел бы я счастья лицезреть сейчас ваш ангельский лик… Ужас, скандал, катастрофа: гусарский офицер — и в резиновых калошах! Постигаете?
— Ах, этот зверь — генерал Медер. Мой фон Штольц тем же лыком шит. Замучил своим ужасным граммофоном. От этих церемониальных маршей трещит голова.
— Па-аслу-шайте, дорогая Грета Ивановна! Фон Штольц — ваш законный, богом, э, данный. Приходится терпеть. Но как терпит в своем седле людоеда Медера императорская армия?
— А вы слышали, что ответил царь на доклад военного министра?
— Никак нет, Грета Ивановна, не слышал.
— Его величество изволили сказать: «Русская армия только и держится на киевском коменданте Медере да на казанском командующем Сандецком».
— Два сапога пара. Зацукали нашего брата офицера, — ответил гусар. — Давно бы пора поманежить их на фронте. Понюхали бы пороха…
В душе Алексея, слушавшего развязную болтовню офицера, закипела злоба. «Тебя посылали за снарядами, но ты не оплошал. А мой отец, столяр «Арсенала», сложил свою голову под Перемышлем в тысяча девятьсот пятнадцатом году как раз из-за того, что в русской армии не хватало этих самых снарядов».
До ушей Булата донесся вкрадчивый голос офицера:
— Милая Грета Ивановна, а когда же институт соизволит, э, выплатить мне мои аржан? Я уже в долгу как в шелку!
— Что? Профинтили все свои капиталы? — Генеральша погрозила штаб-ротмистру пальчиком. — Наберитесь терпения, Глебушка. Начальница рассчитается с вами чистоганом. Только после ремонта. Уж за это ручаюсь я — попечительница института. Где же ваш мастер?
— Мастер здесь, — ответил за гусара Булат.
— Ступай, — скомандовал строго Ракита-Ракитянский. — Осмотри инструмент и враз назад. Я жду…
Генеральша, подняв высоко руку с муфтой, подала знак Алексею следовать за ней.
В вестибюле фортепьянного мастера встретила седоватая тощая классная дама в закрытом длинном платье. Отвешивая поклон перед влиятельной особой, она то и дело подносила к бегающим, с косинкой глазам лорнет в черной оправе. С опаской и брезгливостью оглядев Булата, повела гостью в класс, где стоял «Стенвей».
Не обращая внимания на женщин, речь которых то и дело прерывалась французскими словами, Алексей осмотрел изрядно побитый корпус рояля, его исцарапанную крышку. Отвернув под корпусом два болта, крепившие клавиатурную раму, выдвинул ее вместе с механикой.
