Вижу, аж кровь сошла с лица Медера. Начинаю тут выгораживать себя. «Ваше высокопревосх…» А он обратно: «Молчать, болван» — и как схватит из моих рук калоши и давай лупцевать. Тут я не стерпел, засвистел. Генерал меня лупцует, я свищу. Выбежал караульный начальник с нарядом. Схватили меня, швырнули в темную, загремели замками, заперли. Уткнулся я горячим налупцованным лицом в каменную стену и заголосил. Плачу и кричу на голос: «И ты, святой Феодосии, и ты, пречистая дева с предвечным младенцем, неужто и вы заодно с тем лютым тигром Медером? Не заступились за раба божия Селиверста!» Тут обратно загремели замками и в камеру влетели те самые калоши…
— Не засвистел бы — и обошлось бы все по-хорошему! — бросил реплику Иткинс.
— Пожалуй, што так. Ничего не попишешь — Свистуновка!
— Ну и номер, чтоб я помер! — выпалил восхищенный Медун и спросил: — И долго ты парился?
— Аж пять суток. Правда, захватил, когда вышел на волю, гусаровы калоши. На Бессарабке достал за них кварту самогону. Выпил и зарекся: как встрену того расписного индюка-золотопогонника, расковыряю его дворянскую сопатку.
— Чем же ты его, браток, отлупцуешь? — спросил Дындик. — Калоши-то пропиты.
— Чудак ты человек, — рассмеялся Чмель и полез в свой мешок. Достал пару старых резиновых подошв. — На киевской Бессарабке подобрал. Три года таскаю. Может, выпадет судьба, встрену того прощелыгу — защитника дома Романовых.
— Тю, тю! — воскликнул Булат. — А ты знаешь, папаша, сколько за эти годы воды утекло? Больше, чем за все триста лет господства дома Романовых.
— Пусть, — ответил Чмель. — Ты вот, молодняк, этого не знаешь, а мы, фронтовики, кое-што поняли.
— А что ты понял? — спросил Дындик.
— А вот што, — продолжал доверительно Чмель, чувствуя, что он находится среди людей, которые не пропадут. — Обратно старое начальство пошло в ход. Которые выбранные, значит, самим народом поставленные командиры, их по шапке. Заместо них посылают благородия да их превосходительства. А которые полки отказываются, то их силком заставляют брать. Вот что получается, ребяты. Обратно господа в гору пошли, как бы не сели на голову нашему брату.
— Не сядут, — категорически заявила Коваль. — Сам Ленин требует брать на службу военспецов. У нас пока мало своих командиров, а Красная Армия растет.
— Ну, а ежели они станут не туды поворачивать?
— Не станут. Это верно, водой можно напиться и в воде можно утопиться. Возле каждого военспеца ставится комиссар. Командир — хозяин полка, а душой его должен быть комиссар — большевик. Понял?
