— Стремление святое, богоугодное! — улыбаясь, перебила рассказчика Коваль.
— Грешно даже, — Твердохлеб с лукавинкой в голосе поддержал Марию, — быть в Киеве и не поклониться угодникам. Люди для этого топали месяцами. Зарок давали. В год почти двести тысяч странников гостевали в Лавре.
— За тысячу верст, говоришь, шли, а попадали в Лавру, а я с Деловой шел и не угодил, — продолжал Чмель. — И вот как оно обернулось. Иду это я по Большой Васильковской, никого не опасаюсь. В карманах увольнительная. С ней солдат кум королю, сват министру. Гуляю вовсю, купил на углу Жилянской за копейку стакашку семян. Щелкаю их и поглядываю по сторонам. Как увижу офицера, вытру губы, подтянусь. За десять шагов начинаю печатать ногами, за три шага отдаю честь. Только я это пропустил мимо себя древнего полковничка, а тут шагает сам генерал. И кто бы вы думали? Сам комендант Медер. Стал я во фрунт, руку подбросил к папахе, не дышу, а сам думаю: «Пресвятая дева, пронеси и помилуй!»
— И пронесло? — спросил Булат.
— Обошлось. Медер даже не взглянул на меня. Звестно, он больше досаждал офицерам, не солдатне. К тому же какая видимость у запасного? Ледащий кожушок, сыромятный ремень, опаленная у костров папаха самого последнего срока. Не хватало кокард, и заместо них нацепили нам ополченские кресты. На тех крестах значилось: «За веру, царя и отечество». Так вот пропустил я мимо себя тигра лютого и в мыслях благословляю святого Антония, и святого Феодосия, и чистую деву с предвечным младенцем. Только запустил я это лапу в карман за семенами, гляжу — в пяти шагах за Медером печатает гусарский офицер. Не офицер, а индюк расписной. Грудь колесом, шашка по земле волочится, на башке медная кастрюля с конским хвостищем, а в правой руке думаете што? Обнаковенные калоши! Подумал я: вот он какой важный чин, комендант Медер. Вышел на прогулку, а тот адъютант тащит евоные калоши на случай ненастья, конечно. Тут офицер поманил меня пальцем, а я, звестно, к нему на полусогнутых. Медер лют, а его адъютанты ешо лютее были. Шагаю… Душа в небесах. Очнулся — калоши уже в моих руках. Куды денешься? А офицер налево кругом — и шасть в заулочек. Я не отстаю от генерала. Думаю: чего не бывает, еще целковый отвалит за старание. Свернули мы на Жилянскую. Вот комендатура, а вот и аптвахта. Генерал стоп. Стал и я. Медер повернулся, посмотрел перво-наперво на мои руки, а потом как зарычит: «Ступайте на аптвахту! За калоши пять сут…» Но так и не закончил он своих слов. Как поднял глаза, заревел: «А ты, сиволапый черт, откель взялся? Где их благородие штаб-ротмистр?» Я только растулил рот, он сызнова: «Молчать, серая скотина!»
