Он, очевидно, понял, к чему клонится речь. Глаза у него засветились.
— Хм!.. А что?..
— А то, что не отправиться ли в пробег на отечественных машинах, с покрышками из воронежского каучука!
— Что вы думаете!
— Вот я и думаю об этом. Предпримем, разумеется, нужные шаги.
— Заманчиво, черт подери, и с политической да и с экономической сторон… Но захотят ли москвичи ломать план?
— Сагитируем! Докажем, что надо не просто спортивное соревнование, а пробег, как смотр всей продукции автомобильной промышленности. И, конечно, СК-2.
— По-моему, дело стоящее!
— Нет, вы только представьте, товарищ Иванов, — решительно заговорил я. — Советские «газики» и ЗИСы с покрышками из нашего синтетического каучука покоряют черные пески, несут нашу марку, как знамя второй пятилетки! А?.. К тому же в пути — по скольким республикам пройдут наши автомобили! — можно проводить большую агитработу!.. Ну? Как? Действовать?
Иванов дружески хлопнул меня по плечу:
— Действуйте! Я — ваш союзник!
II
«Быть или не быть такому автопробегу?» — задавал я себе гамлетовский вопрос, возвращаясь в редакцию. Заводской автобус, в котором ехали «каучуконосы» (так называли себя работники СК-2), катился по скованной морозом реке — ближайшей к городу ледяной дороге. Я не прислушивался ни к шуткам, ни к частым вспышкам смеха, а думал об одном. Автобус представлялся мне машиной пробега, я — его участником, спецкором «Коммуны», дорога рисовалась трассой через пустыню, снежные наметы вдоль пути — барханами Каракумов…
«С чего начинать? — гадал я. — Обсудить с Котычем, а затем со Швером?.. А не получится ли, как с поездкой в Сельхозакадемию? Оба отмахнутся да еще съязвят, скажут, совсем рехнулся!.. А если подключить к «заговору» Клаву?.. Пожалуй, Швер рассердится, использую, мол, их добрые отношения. Потом и не пытайся доказывать ему, что «дважды два четыре, а не стеариновая свечка»!.. Все-таки, пожалуй, надо прибегнуть к геометрической аксиоме: «через любые две точки проходит прямая, и притом только одна»! Решено: к Шверу, только к Шверу!»
А Швер среди дня (покуда я был на заводе) взял да и уехал с Варейкисом в Тамбов, на завод «Ревтруд», где после реконструкции начали выпускать турбогенераторы. Вернется, сказали, дней через пять. Что ж, придется запастись терпением. А пока — никому ни звука.
Как ни в чем не бывало я пришел в отдел и уселся за очерк.
(В «Коммуне» за минувшие полгода жизнь тоже не стояла на месте. Вернулся из Фатежа в аппарат редакции Прудковский. Морев стал собственным корреспондентом «Коммуны» по Рассказовскому району. Калишкина назначили коммерческим директором книгоиздательства. Терентьев сел сразу на два стула (хорошо, что не «между»!): заведует внутренней информацией и плюс — председатель месткома. А Клаву чуть волки не съели. Самые настоящие, без кавычек!.. Недели две назад ее командировали с бригадой редакции в отстающий по хлебопоставкам Архангельский район. Почему-то она задержалась и потом одна догоняла бригаду. Поезд пришел поздно вечером на маленькую, занесенную снегом станцию. До районного центра — километров пятнадцать. Неужели сидеть до утра на ледяной станции?.. Подошел старик в тулупе, предложил подвезти. Лошадь, говорит, сытая, в момент доставлю. Клава узнала, что теперь в деревне спокойно, колхозы очищены от кулачья, при машинно-тракторных станциях созданы политотделы, они наводят порядок в колхозах, чего же опасаться? Почему не воспользоваться услугами старика? И согласилась. А старик этот оказался раскулаченным, пронюхал, что везет журналистку, остановил лошадь посреди леса: «Плант приехала исполнять? На хлеб наш заришься?.. А ну, слазь к чертовой матери, в гости к волкам!» Поблизости и впрямь слышались волчьи завыванья. Клава поняла: остаться ночью в лесу одной, безоружной — это на погибель! Затряслась от страха, но виду не подала. Пригрозила: «Езжай, а то пристрелю! — и опустила руку в… пустой карман пальто. — Считаю до трех!» Возчик опешил. «Ну, ну, не балуй, барышня…» Стегнул лошадь. Весь остаток пути Клава стояла на коленях в розвальнях, не вынимая руки из кармана. Подъехали к Дому приезжих. Возчик, не взяв денег, стремительно укатил.)
