Так прозвали его чукчи в Ванкареме: Ымпенахен — старик.
О Молокове говорят много, он же сам немногословен и явно избегает о себе рассказывать.
В те дни, когда стало известно, что Молоков вывозит со льдины челюскинцев не только в кабине самолета, но и в парашютных ящиках, в «Правде» было опубликовано письмо токаря с «Шарикоподшипника».
Он писал:
«Из героев-летчиков меня особенно интересует Молоков. Я приблизительно угадываю тип этого человека. Такие люди встречаются и на производстве, — они поражают своим хладнокровием и решительностью. Они меньше говорят, чем другие, много работают, много думают. Я считаю, что следовало бы описать работу Молокова, его детство, его воспитание».
О Молокове я однажды услышал от Г. А. Ушакова, исследователя Арктики. Ушаков говорил негромко, ровным, спокойным голосом. В зале удивились:
— Почему так тихо?
Полярник улыбнулся.
— В Арктике мы привыкли к тишине, — и все так же ровно продолжал свой рассказ о северных делах, о нормальных, как он заметил, трудностях.
Да, трудности подстерегают там всюду, Ушаков вспомнил, как обледенелый самолет Леваневского метался между скалами. Пилот встряхивал его, тянул к жизни.
Потом летчик с лицом, залитым кровью, стоял, прижавшись спиной к рухнувшему самолету. Он глухо повторял одну и ту же фразу: «Георгий Алексеевич… первая машина… первая…»
Это была его первая авария. Но можно ли назвать аварией смелую, расчетливую посадку среди скал и льдов на безжизненной, внезапно ослабевшей машине?..
