Все это настолько ни на что не похоже, что воспринимается как абстракция, как далекая декорация: утрачена всякая способность соизмерять и опасаться. Но вдруг к самолету стремительно приближается и проплывает под нами в каких-нибудь трех десятках метров страшный снежно-скальный хребтина со всеми своими пиками и «жандармами», «каминами» и «кулуарами», так много говорящими сердцу любого альпиниста. Он совсем рядом, угловатый, изрытый расселинами, разбитый на уступы гребень. Его ограненные наклонными плоскостями перекошенных каменных напластований бока так похожи на склоны десятков когда-то посещенных вершин…
Самолет оставляет под собой все эти зубцы и пики, возможные объекты спортивно-туристских рекордов, и только острее ощущается гордость за могущество техники, — и стократно величавее и реальнее становится вся окружающая панорама. Реальнее и страшнее.
Самолет, идя на снижение, переваливает чуть ли не на бреющем полете еще через несколько столь же ощутимо близких снежных зубцов, и думается: окажись тут рядом хорошая воздушная яма, и сядешь на одну из этих снеговерхих игл, как стрекоза на булавку.
Поразительно быстро теряем высоту — ведь Кабул совсем рядом, а нам нужно опуститься к нему, «сбросив» более чем четыре километра.
К городу подлетаем неожиданно, перевалив низкий хребтик, ограждающий обширную плоскодонную котловину.
Перелет через Гиндукуш! Да если бы и не было впереди ничего интересного один этот полуторачасовой полет навсегда останется в памяти как волнующее и радующее воспоминание.
Кабул в серебряной короне январских гор, глинобитный, ступенчато-ярусный, тоже неправдоподобный, как декорация. Из-за нашей задержки в пути самолет местной компании «Ариана» улетел в Дели, не дождавшись нас, и теперь у нас в распоряжении целые сутки для осмотра афганской столицы.
Легкий морозец превратил в ледяной каменный погреб гостиницу — она приспособлена к борьбе с летней жарой, а не с зимним холодом. Чтобы согреть комнаты на ночь, здесь топят железные печурки.
Вечером выходим. на улицу. По асфальтированному проспекту проезжают машины то американских, то советских марок. Но тут же с лихим цоканьем прокатывает изящная двуколка, убранная фонариками. Мы еще не знали тогда, что эта четырехместная двуколка (два седока лицом вперед и два назад, спинами друг к другу — предмет не только афганской экзотики. Это индийский тип экипажа, называемый гади, или тонго, — первая улыбка Индии.
