А вот и афганский колорит: необычные костюмы людей, демонстрирующйх такую же, как и гостиница, неприспособленность к борьбе с холодом. Они идут, зябко ежась, накинув на головы кто плащ, кто одеяло, словно холод для них это что-то редкое и кратковременное. А странно — казалось бы, на этой высоте (без малого два километра над морем) и при вполне регулярной зиме можно было давно приспособиться к достаточно устойчиво суровому климату…
Впрочем, дело не только в умении приспособиться; Вот люди идут по морозу в галошах на босу ногу. Это уже влияние не климата, а бюджета.
Минуем королевский дворец, у ворот которого зябнут часовые. За поворотом целая улочка освещенных лавок — они открыты передними стенами к тротуару и светятся издали как фонарики, а вблизи напоминают небольшие сцены с поднятым занавесом. Из каждой лавочки, кажется, прямо на мостовую вываливаются то фрукты, то овощи, то галантерейная мелочь, игрушки и безделушки, а часто — все вместе в самых неожиданных сочетаниях.
По улице стелется сладковатый запах странных благовоний. Сначала не понимаем, откуда он, а потом видим: это пахнут угли карагача в жаровнях. Тут же на улицах люди греют над этими жаровнями — кто иззябшие руки, а кто голые ноги, забавных чувяк с такими же носками, какие запомнились Бабе.
В лавках сидят, вернее, мах, окутанные ватными одеялами. Вот один из них поднялся, откинул свое одеяло, и под ним обнаружилась своеобразная грелка — горячий чайник! Лица тоже из старых сказок: одни — как с древнеперсидских миниатюр, другие скорбно библейские, узкие, остроносые, южнокавказского типа. А встречаются и монголы — широкоскулые и плосколицые горцы хазара, обитатели среднеафганских гор Хазареджата.
Вечерний Кабул загадочный, малолюдный. Конечно, это лишь случайные проявления жизни засыпающего го; рода…
А наутро — живой, многоликий, кипящий Кабул. Пестрая неисчислимая толпа людей в кое-как накинутых на голову плащах, халатах и одеялах. Если у кого пальто, то и пальто наброшено на голову одним из рукавов, а другим рукавом человек согревает себе лицо, точно концом кашне.
Как много мужчин! Целая улица — одни мужчины… Нет, вот идет и женщина: пепельно-серый саван, от головы до пят скрывающий человека. Перед глазами густая сетка, делающая лицо неразличимым. Паранджи еще прочно держат своих узниц — пленниц ислама.
По тротуарам тянутся вереницы вьючных ишаков. Немало людей и верхом на ишаках; целые караваны ишачьей кавалерии — картина, обычная и для нашей Средней Азии. Похожи на туркменско-узбекские и дувалы — глухие глинобитные стены домов, обращенные к улицам. За этими стенами — чистые и уютные дворики. Летом они превращаются в крохотные зеленые оазисы.
