— А? — растерянно переспросил он. — Ах, это… Скажу честно, ничем не могу тебя порадовать. Свидетелей нет, эти клоуны, что были там с вами в ту ночь, говорят, что слышали выстрел, когда ты был в доме.
— Они лгут! — возмущенно воскликнул я. — Я уже вышел, когда Виталий застрелился!
Дядя Саша лишь пожал плечами, и у меня начало складываться подозрение, что и он мне не верит.
— Может, они просто не видели, как ты выходил. Ты говоришь, они в машине сидели?
— Вроде да. Я только помню, как Нютка выбежала ко мне, а потом мы пошли пешком искать помощь.
— М-м-м, — пробормотал дядя Саша.
— Почему бы не спросить Аню? Она все подтвердит!
— Конечно, она все подтвердит, на то она и сестра. Аню обязательно допросят, но ее показания не будут иметь достаточной силы, понимаешь. Тем более, что она тоже была в машине в тот момент, а значит, ничего не могла видеть и знать. Все бы ничего, но дело осложняют отпечатки твоих пальцев на пистолете.
— Я же уже рассказал, зачем брал его в руки, я ведь не отрицаю этого, — устало сказал я.
— Да, но это не снимает с тебя подозрений, — вздохнул дядя Саша. — Поверь, я очень хочу тебе помочь, но дело, действительно, очень серьезное.
— Сколько мне дадут? — прямо спросил я.
— Надеюсь, до этого не дойдет.
— Но все же?
— Я не знаю, это будет зависеть от многих факторов — таких, как например ваш конфликт, и похищение Виталием твоей сестры.
— То есть, это может сократить срок?
— Я же говорю, будем надеяться, что до сроков не дойдет.
Ага, как же, а сам едва ли не напрямую говорит, что я безнадежен. Я тяжело вздохнул. Еще и этот следователь будет клепать мне мозг. Не успел я подумать о нем, как он нарисовался на пороге.
— Пришел? — спросил он дядю Сашу, будто и сам не видел, что я в кабинете. Вот кто-кто, а он абсолютно не верит в мою невиновность, и это очень плохо. Он всячески будет копаться в деле, выискивая доказательства, чтобы уже железно предъявить мне обвинения. Ну, вот, почему он даже слушать ничего не желает, когда я пытаюсь рассказать ему все, как было на самом деле? Неужели моя история настолько неправдоподобна? Ведь вскрытие подтвердило, что у Виталия была саркома, и справки есть. Тогда почему мне не верят? Почему не считают, что человек может просто сдаться, устав от болей и страданий?
— Проходи, присаживайся, — сказал мне следователь, когда мы вошли в его кабинет. — Итак, вы по-прежнему не признаете своей вины? — сходу начал он, не замечая скачков в обращении ко мне. Интересно то, что он всегда так общался — прыгал с «вы» на «ты», и наоборот. Признаюсь, это нервировало меня. Создается впечатление, что человек не может определиться — уважать ли тебя, или уже не скрывать своего презрения.
