«Сначала, — рассказывает Хаджа Ахмед, — я был озадачен и даже напуган. Я ничего не знал о кораблестроении, и мне казалось, что тут потребуется скорее корабел, чем реставратор».
Но потом он сообразил, что никто не знает о строительстве древних египетских судов. Прошло более пятидесяти лет с тех пор, как произошло похожее открытие: тогда в Дашуре поблизости от пирамиды XII династии было найдено пять или шесть маленьких лодок (смотри шестую главу). В Департаменте древностей не осталось уже никого, кто бы знал что-либо об этих дашурских лодках. А в отчетах об их раскопках, к сожалению, не было ни слова о том, как эти лодки собирали и реконструировали.
С типичной для него уверенностью Хаджа Ахмед решил, что если эта задача выполнима, то она по силам только ему. Отступать было некуда. Когда он рассказывал обо всем этом двадцать лет спустя, меня поражала его вера, хотя тогда ни сам он, ни кто-либо другой еще не понимали, что именно лежало в погребальной траншее.
В конце 20-х годов Ахмед Юсеф Мустафа, только что окончивший первый курс Каирского института современного искусства, обратился в Департамент древностей с просьбой предоставить ему какую-нибудь работу, по возможности связанную с реставрацией. Его работа заключалась в основном в приклеивании отколотых рук, ног и носов к каменным скульптурам. Более тонкой работы ему не доверяли. Считалось, что египтяне, особенно такие молодые, как Ахмед Юсеф, не обладали достаточным мастерством, чтобы работать с уникальными, хрупкими и зачастую драгоценными предметами. Почти четыре года молодой ученый, скрывая горькие разочарования, делал формы и отливки копий экспонатов Каирского музея для музеев всего мира и с ужасом наблюдал, как нередко попытки других реставраторов восстановить более сложные предметы оканчивались провалом и совершенно искажали их истинный облик. Не раз просил он испробовать его на реставрационных работах, но ему в этом отказывали.
Однако это было не просто навязчивой идеей Ахмеда Юсефа, а одержимостью, владевшей им с детства: он верил, что обладает уникальным даром, способностью понимать мастеров и художников древнего Египта. Мне рассказали о нем удивительную историю. Однажды, когда он очищал женскую головку в гробнице фиванского некрополя, ему показалось, что она отшатнулась от прикосновения острого резца. Тогда он достал деревянные инструменты, но головке и это было неприятно. И только когда он взял мягкую кисточку из верблюжьей шерсти, черты ее разгладились и она взглянула на него благосклонно. Случай этот рассказывали мне на английском, а в это время Хаджа Ахмед, который говорит только по-арабски, сидел напротив меня, мирно сложив руки на животе, и добродушно улыбался. Интересно, верил ли он сам в эту историю? Ответа никто не знает, да и какое он имеет значение! Гораздо важнее, что эта история подтверждает то почти мистическое чувство, которое связывает этого сурового, ортодоксального и глубоко верующего мусульманина с далеким языческим прошлым его страны.
