— А мы нешто без глаз, — говорили казаки, — чай, тоже свои мерена — не казенные!
А другие добавляли:
— Хоть бы поглядеть, братцы, что за штука такая джульбарс[113]; говорят, страшенная!
Потолковали, посмеялись, пастуха накормили, а потом и говорить перестали; однако на пастьбу стали выезжать с оглядкой; ружья заряжали каждый раз; а коли приходилось соснуть, то не все вдруг, как прежде, а тоже стали соблюдать очередь, потому — кто знает, что может случиться.
Дня через три рано утром, чуть только стало светать, два сибиряка из молодых — Ерошка и Данило Мамлеев — на неоседланных конях погнали из косяка в лагерь. Невзнузданные лошаденки бойко рысили рядышком, махая всклокоченными гривами. Скоро они поравнялись с барханом, который виден с чиназской дороги; там уже не более версты осталось до лагеря: длинные ряды кибиток чуть виднелись в утреннем тумане, и по ветру еле-еле доносило людские голоса и собачье тявканье.
Оба коня шарахнулись и громко захрапели. Ерошка чуть-чуть удержался на своем, а Мамлеев так и загремел на мерзлую землю.
Что-то длинное полосатое лежало шагах в двадцати в канаве, вытянувшись во всю длину и спрятав широкую, круглую морду между передними лапами.
Поднялся Мамлеев на ноги, поглядел, куда ему Брошка указывал, и снял из-за плеч винтовку.
— Пали, дядя, что ли… я опосля! — шептал ему Брошка, едва сдерживая своего «буланку»; а «лысый» Мамлеева, задрав хвост кверху, давно уже вынесся на дорогу и скакал уже почти что у самого лагеря.
Пеший казак раза два прицеливался; приложится и посмотрит через прицел: что за диковина? А диковина лежит и не пошевелится, только кончик хвоста чуть вздрагивает, да у самого носа сухая трава колышет от сдержанного дыхания.
Гулко загудела винтовка. Тигр рявкнул, подпрыгнул аршина на два вверх и закружился на месте.
— Стреляй, брат, стреляй! — кричал Мамлеев, не попадая в дуло новым патроном.
Буланка вертится, как дьявол, трещит веревочный повод в сильной казачьей руке — как тут стрелять?.. Соскочил Брошка на землю: его буланка подрал вслед за лысым. Близко подобрался сибиряк и выстрелил… Свалился тигр на бок, всадил в землю вершковые когти и замер.
Стали швырять в него комьями: не шелохнется. Ну, надо полагать, что издох.
Данило еще раз выстрелил для верности, только клок красноватой шерсти взлетел на воздух.
Оставили казаки на месте свою добычу, а сами пошли в лагерь за лошадьми и телегой.
Весь лагерь собрался к пятой сотне — смотреть на убитого зверя. Шестеро дюжих казаков едва сволокли его с телеги. Завыли собаки по лагерю, и лошади уши насторожили: потому — чуют.
