Прибежал Григорьев. Он тоже готовился выстрелить и крупную свинью, но мой выстрел испугал ее. Оставаться долее на этом месте было бесполезно: свиньи в эту ночь сюда уже не придут. Следовало или идти домой, или идти на другие хлеба. Левенталь и Григорьев избрали последнее, а я отправился в форт, куда и пришел в одиннадцать часов ночи. Поутру следующего дня, пока и спал, Григорьев распорядился привезти убитого кабана и свинью, которую убил после меня, оставшись с Левенталем. Я потребовал к себе Мантыка.
— Ну сказывай, что узнал о тигре?
— Ничего не слыхал, нет и признака. Слышал ваш первый выстрел, думал, не отзовется ли на него тигр, долго прислушивался, наконец услыхал второй выстрел перед рассветом, пошел на этот выстрел, нашел Григорьева, от него отправился на форт, взял телегу с лошадью, и втроем привезли кабана и свинью.
В этом не было ничего утешительного. Оставалось дать выспаться охотникам и тогда подумать, что делать. Два дня искали мы тигра, видели его свежие следы, но были ли то следы того тигра, которого нам велено убить, узнать было нельзя. Что тигры на острове есть — это не подлежало сомнению; но как найти их? Ведь теперь не зима, непрерывного следа нет, а камыши обширны, как море. Я стал терять всякую надежду и готов был вернуться в Раим. На четвертый день часов в десять утра пошел ко мне Мантык и попросил меня позволить ему сходить в один недальний камыш около пашен, в котором он видел свинью с поросятами; он надеялся поймать если не всех поросят, то несколько штук. Охота была слишком заманчива, чтобы не соблазниться ею, и я пошел с Мантыком. Как и все охотники, мы пошли не прямым путем, а заходили на осмотр мест, лежащих в стороне. Свинья с детьми от своего гайна не уйдет, следовательно, мы могли охотиться на нее, когда захотим.
Кос-Аральский остров прорезывают несколько оросительных канав. Вдоль одной такой канавы мы направились в дальнейший путь. Вал, образовавшийся из этой канавы, был на той стороне, по которой мы шли, канава — за валом, а за канавою начинались темные, непролазные камыши. Пройдя этим валом с версту или пол-горы, вдруг мы услышали впереди, саженях в двадцати, страшный рев тигра, отчаянный визг свиньи и громкий треск камыша.
— Тигр напал на свинью, — сказал мне Мантык.
Что только было силы пустились мы бежать на крик, немного нагнувшись, чтобы не быть замеченными. Подбежав к месту боя, мы легли поперек вала и стали понемногу поднимать головы. Нам представилась интересная картина: тигр грыз кабана, кабан сажал на клыки тигра. Кабан очень ловко увертывался и, видимо, старался вырваться из могучих когтей кровожадного врага, но не мог; они не раз становились на дыбы; кабан все норовил дать стречка, но тигр наконец схватил его левой лапой за голову около ушей, а правой — за спину и начал грызть затылок; таким образом, кабану было невозможно пустить в ход клыки, все усилия его вырваться были напрасны, и сражение, видимо, было им окончательно проиграно. Рев тигра и визг кабана были ужасны. Усиливаясь вырваться, кабан возил на себе тигра кругом, и камыш на этом месте был совершенно притоптан. Клочья щетины и мяса, вырываемые из шеи кабана пастью тигра, летели во все стороны; весь камыш был окрашен кровью. Кабан изнемог, стал возиться все тише и тише и наконец упал. Тигр прогрыз ему шею и позвоночный столб, так что голова совсем отделилась от туловища. Умаялся и тигр: он лег на брюхо около окровавленного трупа своего противника, высунул язык и усиленно дышал.
