Он отпустил бороду, перестав бриться с первого же дня в Голландии, сначала была щетина, а к Рождеству 1918 года уже отросла острая белая бородка. Он упрямо задирает подбородок, его легендарные усы белы, как снег, их кончики теперь, поздним голландским летом, устало свисают вниз. Он не замечает, как на втором этаже дома, в дамских покоях с мебелью из берлинского Городского дворца, слегка сдвигается штора, перевешенная сюда из дворца Бельвю, и Гермина, вторая жена кайзера, наблюдает за его одинокой прогулкой. Урожденная Рейсс из старшей ветви династии, в окружении вещей из брошенных прусских дворцов она продолжает мечтать о триумфальном возвращении в Берлин, к преданным сторонникам. Еще в те времена, когда она была замужем за принцем Шёнайх-Каролатом, у нее на рояле стояла большая фотография императора. А после смерти мужа фотографий стало больше, восторженная Гермина заставила ими весь дом. А когда в Дорне скончалась императрица Августа Виктория, она написала своему кумиру письмо с такими душераздирающими соболезнованиями, что ему пришлось обручиться с поклонницей на тридцать лет моложе его самого. Гермина в первый же день потребовала, чтобы все работники в усадьбе обращались к ее супругу «Ваше величество» — так же, как она. Гермина регулярно ездит в Германию, налаживает связи со сторонниками, чтобы потом стать-таки императрицей, она обращается к Герингу, к Папену, к Гитлеру. Вильгельм ее не останавливает, ему нравится почет, хотя иногда это бывает утомительно, например, когда она в очередной раз организовала групповой визит из Берлина — сотня непонятных туристов стоит в парке и радостно кричит ему «Величество!» Вильгельм знает, что потерял актуальность, он часами колет дрова, гуляет, курит сигареты — бесконечный локдаун. По соглашению с правительством Нидерландов Вильгельм II может передвигаться только в радиусе пятнадцати километров от усадьбы Дорн. С монархией борются теми же методами, которыми потом будут бороться с пандемией коронавируса.
*
Аннемари Шварценбах по уши влюблена в Эрику Манн. Но Эрика Манн готова только по-дружески обниматься. Ее покорила тонкая душа андрогинной швейцарки, дочери шелкового фабриканта, но в ее темных глазах Эрика видит бездну, безнадежную потерянность, знакомую ей по брату Клаусу; точно так же, как брата, она обнимает подругу своими мускулистыми руками, подбадривает и старается хоть как-то оградить от внешних невзгод. И раз уж Аннемари не нашла в Эрике ту возлюбленную, какой желала (сердце Эрики принадлежит Терезе Гизе), то назначает ее родной матерью. «Твоё дитя А.» — так Аннемари подписывает свои романтичные письма к ровеснице Эрике, или — «твой братец». Внешне они действительно похожи то ли на братьев, то ли на сестер: правильные черты лица, мальчишеская фигура, короткая стрижка, игра с половой идентичностью в одежде, одна занимается литературой, другая фотографией, и обе ужасно любят независимость, которую дает собственный автомобиль. Любят на бешеной скорости гонять по Швабингу и по Курфюрстендамм, друг за другом или рядом, потом выйти из машины и заказать в баре по абсенту, снять кожаные перчатки, в которых управляют кабриолетом, и краем глаза замечать взгляды из-за задних столиков.
