Домантас удивленно внимал бессвязному монологу Крауялиса. Чувствовал, что перед ним искалеченный, раненый, сломанный жизнью человек. Только сейчас понял Викторас, что Юргис и голосом, и выражением лица, и жестами отличается от других знакомых ему людей. Голос низкий, глухой, дрожащий, кулаки все время сжаты. На нервно подвижном некрасивом лице блуждают глаза: Крауялис не может долго сосредоточить взгляд на каком-нибудь предмете.
Когда Юргис наконец умолк, выпил залпом рюмку водки и, закурив, жадно стал затягиваться табачным дымом, Домантас коснулся его руки:
— У тебя какая-то драма, Юргис. Тебе бы отдохнуть, успокоиться.
Крауялис расхохотался, словно раскашлялся — сухо, лающе.
— Отдых, спокойствие! Клянусь честью, такие вещи сразу же превратят меня в труп! Или пущусь от безделья во все тяжкие — так в грязи вываляюсь, что и сам себя не узнаю. Мне надо действовать и действовать. Я уже говорил, куда может увести воображение, когда слоняешься без работы.
— Тогда тебе надо жениться на хорошей, любящей женщине. Но и на любовь ты должен смотреть по-другому…
— Братец ты мой праведный! И ты думаешь, что я не понимаю любви? Да настоящую любовь только такие, как я, и понимают, такие, которым люди вместо роз скорпионов подают. Для счастливчиков любовь нечто вроде шелковой рубашки, этакое нежное и греющее… А для меня… Клянусь, ничего подлинного о любви и о женщине не знаю. Я такой шелудивый пес, что те, кого я любил, и глядеть в мою сторону не желали. Но тоска по женщине всегда живет во мне, она как ветер с моря. Я прекрасно знаю: единственная, непреходящая ценность, которую я еще могу встретить на своем жизненном пути, — это женщина. — Выражение лица Крауялиса стало скорбным. Он долго молча смотрел сквозь ветки пальмы на танцующие пары. — Знаешь, порой я завидую всем этим скудоумным франтам, — горько сказал он. — Женщины к ним так и липнут. И каждый может выбрать себе самую красивую. Вот, к примеру, Мурза — из-за него даже замужние соперничают. — Крауялис незаметно покосился на Домантаса. Но Викторас лишь удобнее уселся на стуле и закурил сигарету. — Дьявольски иногда хочется пошуметь, погулять с какими-нибудь дамочками, — продолжал Крауялис, — но я тут же начинаю издеваться над этими глупыми мечтаниями, начинаю ненавидеть всех, кто веселится. Клянусь честью, только так я оберегаю себя. Все ерунда, но есть одно местечко, одна крохотная точка в необъятных просторах мирового безумия, на которую нельзя плевать… Это мистерия любви… Такие дела, Викторас, милый друг мой… Может, выругаться покрепче? Тем более что уже пьян… Пьян — не знаю от чего…
