Утром 4 июля русские, которые продолжали свой путь к Казанлыку[289], были уже в Мыглиже. Вся оставшаяся в Казанлыке армия пошла против них, а Блонд открыл склад старого ржавого оружия и собрал башибузуков.
— Дин ислам олан, чиксын душман каршусында! (Кто правоверный, пусть выступит против неприятеля!) — кричал он, затем созвал нескольких и вверил их каймакаму, чтоб тот повел их. Они отправились было, но затем попрятались в виноградниках, а Блонд не мог прийти в себя от злости, что потребованная им армия с гор еще не пришла.
Она прибыла едва к вечеру, волоча и четыре стальные пушки «Круппа», и остановилась перед конаком, желая, чтоб ей показали, где она будет ночевать. Но беи не нашли согласия друг с другом, и прежде всего старый Мехмед-бей, говоря командиру:
— Эта каша заварилась между двумя сильными царями. У них есть свои войска, пусть расхлебывают ее там, на поле, а не здесь, разрушив город и напугав население. Мы не оставим вас ночевать в городе, поэтому идите в поле.
С этими словами он отправил их вон из города. Я находился близко к нему и все слышал. Перед тем как они тронулись, бинбаши[290], старый человек, обратился к одному юзбаши[291] из местных:
— Как обстоят дела? — А тот ему ответил:
— Биз алдык хызымыз (Мы взяли в свои руки то, к чему стремились). Сизди бакыныз (Подумайте и вы).
IV. Блонд бежит. Встреча русских
С самого утра 5 июля стало слышно, как гремят пушечные залпы. Оба войска встретились вблизи Мыглижа, и начался бой. Я вышел из дома, и первым, кого я повстречал, был некий милязим[292], который выходил из школы, где располагался армейский склад оружия. Мы поприветствовали друг друга, и он сказал мне:
— Вчера мы проиграли, но сегодня все хорошо; думаю, еще к обеду мы отразим нападение и разобьем неприятеля.
Меня словно громом поразили его слова, но я сделал вид, что доволен этой приятной новостью, и сказал:
— Дай Бог! Господь велик, и с Его помощью мы отбросим врага.
С этими и тому подобными речами мы дошли до конца улицы, где и расстались. Он поехал к конаку, а я постучал в двери, чтобы попасть к дяде, но там было закрыто. Дядя заметил меня из окна, и мне открыли уже без стука. Я поднялся наверх и с горечью рассказал, что сообщил мне милязим. Он пал духом, я же, напротив, не зная почему, внезапно настолько ободрился, что почти в беспамятстве прокричал:
— Нет! До 2–3 часов мы уже получим свое царство; ждите его, не теряйте присутствия духа, — и вышел.
