КОГДА я узнал, что Витторио - 75 лет, и меня попросили написать о нем, - я растерялся. Почему? Сказать бы ему прямо и в глаза, в присутствии его жены Клары и друзей - мне было бы куда легче, чем «официальничать». Я это не только не умею, но главное - не хочу. Вот почему я просто хочу представить себе, что все это говорю тебе, Витторио, глядя в глаза.
Есть три способа познания:
1. Так называемая рациональная, «отрешенная» объективность. Да, она важна и незаменима. Но почему-то - это не для меня.
2. Ненависть. О, человек, ненавидящий другого, обладает каким-то особенным чутьем, видит все грехи, недостатки, слабости того, кого ненавидит.
3. И - просто любовь. А любовь - это… «Он познал ея. Она познала его». Ergo: любовь — познание. Познание = любовь.
Почему-то с отрочества, тем более с юношества, - я это слишком хорошо помню - всегда чувствовал, что мне не хватает брата. И чем старше становился, тем больше не хватало. Я нашел своих братьев тут, в России. Ты их знаешь: это Алесь Адамович, Юрий Давыдов, конечно, Булат Окуджава, Наум Коржавин, Камил Икрамов…
Но чтобы вот так, абсолютно неожиданно, в 1964 году, обрести брата в Италии!..
Тогда я работал в международной редакции журнала «Проблемы, мира и социализма» (в Праге). Начал писать статью о Солженицыне, вернее, о повести его «Один день Ивана Денисовича». Тогда у нас в редакции была великолепная информационная служба, которая помогла мне набрать более 500 отзывов на повесть из мировой печати. Как ты, наверное, помнишь, большинство «рецензий» в левой и коммунистической печати было разносных… Вдруг напал на рецензию на повесть Солженицына какого-то - Витторио Страды, который, в сущности, и написал уже почти все то, что и как я хотел сказать. Это была наша первая встреча, о которой ты, конечно, ничего не знал. Тогда же подумал-почувствовал: вот человек, который познает любовью и для которого любовь и есть способ познания. При той, как ты помнишь, свистопляске, бесовской пляске вокруг повести, твой голос был для меня поддержкой, голос, пусть почти одинокий, но стоивший больше, дороже всех остальных бесовских. И я тогда впервые понял, что нашел брата.
Прошло несколько лет, и ты вдруг с Кларой приехал в Москву (кажется, в 1968 году). Мы встретились как родные. Более того, я очень хорошо, до деталей, помню нашу встречу в гостинице «Метрополь», где я отдал тебе свой доклад, прочитанный 30 января 1968 года на вечере о Платонове в Центральном Доме литераторов. Тогда я начал с Платонова, а сказал о наших уже во всю гонимых властями современниках -Солженицыне, Окуджаве, Коржавине, Неизвестном. Сказанная в адрес Сталина (уже закончилась хрущевская «оттепель» и возрождался сталинизм) фраза - «Черного кобеля не отмоешь добела» - быстро разошлась по Москве среди интеллигенции. Меня исключили из партии, пытались уволить с работы, в общем начинался партийно-чекистский шабаш. И вот тут-то вы и помогли мне, да и не только мне. Вывезли текст моей речи (как вскоре выяснилось, прекрасно записанной чекистами, следившими за писателями), скомкав листочки и засунув их в детские носки. Потом он был напечатан в западной прессе.
