Королевские ВВС капитулировали раньше, чем был поставлен этот вопрос. Чтобы немцы не заблуждались, им сообщили 22 августа, что не будет никаких воздушных налетов на немецкие города – только на военные объекты. Бомбардировочная авиация предназначалась для операций в будущем, и ее силы не должны были расходоваться для операций по второстепенным объектам. Действия королевских ВВС предполагалось ограничить акциями против немецкого военно-морского флота и разбрасыванием пропагандистских листовок на территории рейха. Однако об этом ничего не было сказано полякам.
Сложилась странная ситуация. Французская армия была мобилизована и готова к действиям. Британский военно-морской флот был приведен в боевую готовность и находился в море. Королевские военно-воздушные силы имели внушительное по тому времени ядро стратегической бомбардировочной авиации (чего не было у Германии). Британские самолеты могли наносить удары по Северной Германии и Руру. Таким образом, внушительные силы были готовы к действиям. Однако их политическое и военное руководство не имело ни планов, ни воли, которые привели бы эти огромные силы в эффективное движение. Вместо этого начались дипломатические интермедии, которыми Гитлер отвлекал их, пока он не был готов к нанесению удара.
На фоне суровой действительности сосредоточения немецких армий на востоке и подавляющего англофранцузского превосходства на западе дипломатическая деятельность того времени дает особенно наглядную иллюстрацию того, что получается, когда дипломатия и сила действуют отдельно друг от друга.
Утром 25 августа английский поверенный в делах в Берлине сэр Джордж Огилви-Форбс послал личное письмо Айвону Киркпатрику, начальнику немецкого отдела министерства иностранных дел. К письму он приложил краткое содержание речи Гитлера перед командирами в Берхтесгадене 22 августа. Посол видел это письмо, но был слишком занят, чтобы взять его с собой в Лондон. Поэтому, указывает в своем письме Огилви-Форбс, он посылает его Киркпатрику «лично и для использования по усмотрению». Таким образом, информация, которая вполне могла оказаться важнейшим фактором для принятия решений кабинетом, оказалась в частном письме и выпала из поля официального внимания. Вместо того чтобы оценить это новое подтверждение решимости Гитлера развязать войну, вместо мобилизации для быстрых действий кабинеты в Лондоне и Париже продолжали тратить время впустую, а военные и дипломаты – сомневаться в решимости Гитлера идти на риск мировой войны.
