.
В НКВД БССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали холодной водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт, издевательски названный «каплями искренности». В Особом отделе Белорусского военного округа арестованных заставляли приседать сотни раз с Библией в вытянутых руках, лаять по-собачьи и др. Для арестованных создавались такие условия, что они признавали все, чего от них добивались следователи, имеющие «нормы выработки» (применялись так называемые «стойки», «конвеерные допросы», заключение в карцер или режимные камеры, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень горячих («парилки») помещениях, лишение сна, воды). Всех арестованных сильно били. Многие следователи работали «не за страх и не за совесть», а получали настоящее удовольствие от «работы». Когда в 1938 г. был поднят вопрос об отстранении от работы тех сотрудников НКВД, которые принимали участие в избиениях арестованных, Пономаренко заявил, что это невозможно, так как это касалось не менее 80 % аппарата данной структуры[438].
О том, что причиной ареста является именно национальность, знали и потенциальные жертвы. Сводка НКВД «О настроениях населения БССР в связи с арестами контрреволюционных элементов среди поляков» от 9 сентября 1937 г. содержит следующие свидетельства: на минской фабрике «Кастрычнік» рабочие обращались к полякам: «А тебя еще не забрали?»; «комсомолка Белкина обратилась к работнице-перебежчице с вопросом – не продаст ли она ей заранее (до ареста) свою кровать»; колхозница колхоза «Кавалі» Держинского района Жолтиковская говорила: «Забрали всех, кто имеет родственников в Польше. Если кого не забрали, то ждите – заберут, нужно быстрее продавать коров»; учительница польской школы Будкевич жаловалась: «Я от арестов впадаю уже в кошмары, такая атмосфера, что не знаешь, когда тебя схватят за ворот и потянут в тюрьму. Десять лет жизни отдала бы, чтобы хоть немного иметь уверенности в жизни»; «колхозник колхоза “Буденный” Гармаза, член сельсовета, заметив автомашину и сотрудников НКВД, бросился бежать. Когда спросили у его матери, почему он побежал, последняя ответила: “Он целую ночь не мог спать – боялся ареста”; Колхозник Минько Петр, увидев в деревне автомашину, сел на коня и поехал в лес. Когда председатель колхоза послал мальчика за Минько, то последний ответил: “Меня зовет не председатель колхоза, а НКВД, это они за мной приехали”»[439]
