. По этому делу было арестовано 1057 чел. как «церковники и сектанты», 57 чел. как «клерикалы».
Таким образом, ОАП стало своего рода «зонтом», под который удалось фактически свести все, что происходило в стране за весь советский период, а также уничтожить последние осколки православной церкви в БССР.
Только с 15 сентября по 15 ноября 1938 г. при активном участии Пономаренко было осуждено тройкой НКВД БССР 6770 чел., из которых 4650 были расстреляны[618].
7.3. Виновные в организации и проведении судов. «Нам не нужны были такие суды»
В ряде выступлений и докладных в Москву первой половины 1939 г. Пономаренко обозначил четкий разрыв с предыдущей политикой. Он подчеркивал, что показательные суды в сельском хозяйстве ничего, кроме вреда, не принесли: «Если эти работники 2–3 года тому назад допускали безобразие, мимо которых закон пройти не может, судите, но не показательным процессом»[619]. Особенно недопустимым считает Пономаренко то, что во время показательных судов районных руководителей судили «на глазах разложившейся части единоличников, используя показания этих единоличников, показывавших все, что угодно, так как они были озлоблены за требования руководителей выполнять госпоставки». И далее: «Нас интересовал бы показательный процесс в районе над разложившимся единоличником, имеющим по существу черты кулацкого хозяйства. А нам преподносят такие процессы»[620].
Положение единоличника он описывает так: «Единоличник имеет коня, неограниченное количество скота, имеет земли в пределах фактического старого землепользования, его нанимают в кооперативе товары возить, на фабрику подвозить сырье, он травит колхозный посев, иной ворует, он рубит дрова в колхозном или в государственном лесу и возит на рынок, продаст возок дров, 100 руб. в кармане, оттуда возвращается, как говорят, с литром в кармане, с бубликом, еще колхозников к себе зовет – давай зайди, посиди. И некоторые неустойчивые колхозники, смотря на такое положение, думают – а не поспешил ли я со вступлением в колхоз. Он третий год налоги не платит. Имеет то-то и то-то, и никто ему ничего не говорит, а я в колхозе аккуратно все выплачиваю»[621]. Пономаренко все это расценивает как «срочнейшую опасность», как попытку разложить колхоз изнутри.
Естественно, крестьяне пытались воспользоваться новой ситуацией. Во время судов над их начальством они тут же подавали заявления о возврате отнятого у них имущества, более того, это поощрялось. Так, например, во время суда в Чаусском районе было подано 300 заявлений единоличников с обоснованием неправильности наложения налогов и проведенных изъятий. Как писал секретарь Чаусского РК КП(б)Б Подоляк в ЦК (1 февраля 1939 г.), теперь единоличники при попытке взыскать с них налоги «прямо заявляли, что это требуют налоги неправильно и, угрожая, что и Вам, это значит новым руководителям, будет то, что и старым»; единоличники, у которых производили изъятия за невыполнение мясопоставок, «прямо заявляли на улице в деревне Холмах, Сущах: “Бери, бери, подавися, через несколько времени в зубах принесешь, будет и вам, что и тем сволочам”; районные кадры и агенты по заготовкам боялись взыскивать налоги, члены сельсоветов не хотели идти в качестве понятых, категорически отказывались и говорили “сегодня пойду помогать, а через некоторое время меня будут судить”». Вывод Подоляка такой: «Надо было осудить виновных, но и показать единоличникам, что выполнять законы советской власти они обязаны беспрекословно, чего не было сделано»
