Позже Извольский упрекал Эренталя, что тот оказался «не джентльменом», «нарушил договоренность» и что аннексия не должна была проводиться так быстро. Он утверждал, что в Бухлау, в сущности, проходил лишь обмен мнениями. Австрийский коллега отвечал, что ничего не нарушал.
Поставленный перед фактом аннексии, Извольский, ко всему прочему, встретил довольно холодный прием в Лондоне, где русский проект в отношении проливов фактически не поддержали. Другими словами, «джентльменская договоренность» в Бухлау на глазах превращалась в пшик — аннексия уже состоялась, а Россия пока что оставалась ни с чем.
В самой России «сделка в Бухлау», подробности которой начали вскрываться после аннексии, вызвала небывалый скандал. О переговорах не знал никто — даже царя Извольский проинформировал только после того, как «джентльменское соглашение» было достигнуто. Правительство резко критиковало министра иностранных дел, и вообще камни в него бросали все кому не лень. «Сделку в Бухлау» называли «дипломатической Цусимой» России.
Но что было делать? Извольский продолжал публично гневно клеймить австрийского коллегу и настаивать на созыве международной конференции по Балканскому вопросу. Однако время шло, и становилось всё более очевидным, что Россия проигрывает этот раунд борьбы за влияние в Европе. К тому же перед ней стояла еще одна сложная и весьма двусмысленная задача — удержать своих союзников сербов, до глубины души возмущенных аннексией Боснии и готовых чуть ли не немедленно вступить в войну с Австро-Венгрией.
В Белграде известие об аннексии Боснии и Герцеговины восприняли как национальную катастрофу и национальное унижение.
В Сербии давно жила надежда, что Босния в будущем станет частью югославянского государства, а теперь, писала белградская газета «Политика», она «была растоптана грубым австрийским сапогом».
Неудивительно, что после объявления об аннексии белградские газеты вышли с огромными заголовками «Отечество в опасности» и призвали всех граждан принять участие в митингах и демонстрациях, «дабы внушительным образом заявить, что сербский народ желает всеми силами помешать присоединению, хотя бы при риске войною».
Демонстрации проходили почти ежедневно. Время от времени манифестанты направлялись к резиденциям короля Петра и королевича Георгия. Те выходили на балконы и приветствовали подданных. Георгий, например, выразил желание пойти вместе с ними «на смерть в борьбе против грабителей». «Речь королевича вызвала огромную сенсацию», — сообщали газеты.
