Впрочем, сербское правительство на всякий случай запретило в печати оскорблять лично императора Франца Иосифа. Но на митингах этот запрет действовать не мог. Разгоряченные ораторы призывали к войне и выражали надежду, что Россия не останется глуха к протестам сербов.
Митингами дело не ограничилось. Австрийские и сербские войска начали выдвигаться к границе. Туда же стали подтягиваться отряды сербских добровольцев. Произошло несколько пограничных столкновений. С каждым днем положение становилось всё более угрожающим.
Русское правительство пыталось сдерживать сербов. «Царь сказал, что сербское небо покрылось черными тучами вследствие этого удара, — доносил в Белград сербский посланник в Петербурге. — Положение ужасно, потому что Россия не готова к войне и русское поражение погубило бы славянство. Царь думает, что конфликт с германизмом неизбежен в будущем и что к нему надо готовиться».
В России побывали королевич Георгий и премьер-министр Никола Пашич. Николай II сказал им: «Ваше дело правое, но сил недостаточно».
Ситуация угрожающей неопределенности сохранялась несколько месяцев. С обеих сторон границы шли военные приготовления.
Когда кризис зашел уже слишком далеко, в него вмешалась Германия, занимавшая ранее достаточно пассивную позицию. Решение об аннексии для нее тоже было неожиданным, и в Берлине не скрывали недовольства такими опасными шагами своего союзника. Но теперь Германии приходилось действовать решительно.
В начале января 1909 года Берлин потребовал от Петербурга признать «свершившиеся факты» и повлиять «на белградский кабинет», в противном случае пообещал устраниться и «предоставить события их собственному течению» и пригрозил, что «ответственность за дальнейшие события падет тогда исключительно на г. Извольского».
Это означало: если Россия и Сербия не признают аннексию, Австро-Венгрия может начать войну против сербов. Действительно, в Вене уже шла подготовка к мобилизации пяти из пятнадцати армейских корпусов.
Уклончивые ответы Петербурга немцев не устроили, и 23 (10) марта 1909 года он фактически получил ультиматум. Царь почти сразу же ответил согласием. «Раз вопрос был поставлен ребром, — писал он матери, — пришлось отложить самолюбие и согласиться». Россия признала аннексию.
Тридцать первого числа то же самое скрепя сердце сделала и Сербия — официально заявила, что аннексия Боснии и Герцеговины не нарушает ее прав, и отказалась от «позиции противодействия и протеста, которую она заняла с последней осени по отношению к аннексии». Белград обязался жить с Австро-Венгрией в добрососедских отношениях, сократить армию и распустить добровольческие отряды.
