В другой раз мы читали историю Иакова и Исава. Отец процитировал при этом место из Талмуда, где говорится:
Иаков и Исав разделили между собою все блага мира; Исав выбрал себе блага этой жизни, Иаков же — блага жизни будущей; и так как мы происходим от Иакова, то и должны отказаться от всякого притязания на блага сего преходящего мира [38].
Я вознегодовал: блага этой жизни куда важнее!
Отец дал мне оплеуху и назвал безбожным мальчишкой, чем не развеял моих сомнений, но заставил молчать.
Князь Радзивилл [39] чрезвычайно любил охоту. Однажды он со свитой занимался ею в тамошних краях и вместе с дочерью (вышедшей впоследствии замуж за князя Жевусского [40]), остановился в нашей деревне.
Молодая княжна со своими придворными дамами, камердинерами и лакеями заняла для послеобеденного отдыха комнату, в которой за печкой играл я. Меня изумили великолепие и блеск придворного штата. С восторгом глазел я на красоту лиц, золото и серебро вышитых платьев, и глаза мои не могли насытиться.
«Ах, как красиво!» — воскликнул я в увлечении.
Отец подошел ко мне и сказал на ухо: «Дурачок! В будущей жизни эта дуксел (княжна) будет у нас топить печи!»
Нельзя себе представить, как озадачило меня такое предположение. С одной стороны, я не имел оснований не верить отцу и был очень рад будущей близости красавицы княжны к нашему семейству. С другой стороны, трудно было себе представить, чтобы богатая аристократка в роскошной одежде прислуживала бедному еврею. Мне даже стало жаль княжну, осужденную на такую унизительную работу. Довольно скоро все эти мысли разогнала детская игра.
Я с младых ногтей обнаруживал большую склонность к рисованию. В отцовском доме, конечно, не было картин, но на титульных листах некоторых еврейских книг я видел политипажи, изображавшие растения, птиц и т. п.; гравюры эти мне очень нравились, и я пытался копировать их мелом или углем. Особенно мне приглянулся сборник еврейских басен, в котором были изображены действующие лица (животные). Я срисовывал их фигуры с величайшей точностью. Отец удивлялся моей ловкости в этом деле, но бранил за пустое времяпрепровождение и говаривал: «Художником, что ли, хочешь стать? Ты должен изучать Талмуд и сделаться раввином. Кто знает Талмуд, тот знает все!»
Но способность и склонность к рисованию меня не оставляли. Когда отец переселился в Г., я тайком прокрадывался там в помещичий дом и копировал рисунки обоев, что было сравнительно безопасно: комнаты почти всегда оставались пусты, так как помещик редко заглядывал в эту свою усадьбу. Как-то раз зимой меня нашли почти насмерть замерзшим в зале помещичьего дома. В одной руке я держал бумагу (мебели в комнате не было), а другой срисовывал со стены замысловатый орнамент.
