: «Дурачок, нет! Бог вечен, вечен и вечен».
Ответ меня не убедил, но я удовлетворился им, разумно полагая, что отец лучше меня разбирается в таких вещах.
Такие сомнения совершенно естественны в детстве, когда сознание еще не вполне развито, а воображение уже набрало силу. Разум хочет понять, а воображение — охватить в полной мере. Иначе говоря, сознание пытается объяснить природу вещей, не задумываясь, можно ли в действительности представить себе объект, происхождение которого известно. Воображение, напротив, пытается включить его в единую картину мира. Сознание, например, воспринимает бесконечный ряд чисел, который продолжается в соответствии с определенным правилом, как объект, обладающий благодаря этому правилу определенными свойствами, — и как конечный ряд, продолжающийся согласно тому же закону. Для воображения же объектом является второе, а не первое, так как сила воображения не может объять бесконечный ряд чисел как законченное целое.
Это умозаключение много лет спустя, во время жизни в Бреславле, подтолкнуло меня к мысли, которая и была изложена в сочинении, показанном профессору Гарве. Она сходна с основным понятием кантианской философии, еще не знакомой мне в те годы. Я сформулировал это следующим образом: метафизики неизбежно впадают в противоречие с самими собой. Принцип достаточного основания или причины, как признает Лейбниц (он ссылается на опыт Архимеда с чашей весов), является эмпирическим положением. Из опыта известно, что каждая вещь имеет свою причину, которая, в свою очередь, имеет свою причину. Как же, согласно этому закону, приверженцы метафизики могут установить существование самой первой причины?
Позже я в расширенном виде обнаружил эту мысль в философии Канта, где доказывается, что категория причины или форма гипотетического положения о естественных явлениях, благодаря которым a priori устанавливается их соотношение друг с другом, могут быть использованы a priori только для предметов эмпирического познания по определенной схеме. Первая причина является завершенным бесконечным рядом причин, и тут кроется противоречие, поскольку в действительности бесконечность не может быть завершенной, — это не объект понимания, а идея рассудка или, согласно моей собственной теории, результат силы воображения, которое, не удовлетворяясь простым познанием закона, пытается представить многообразие, подчиненное ему, в визуальном образе, хотя это противоречит самому закону.
