Я не могу назвать ее родным и близким человеком, но она была трудолюбива, аккуратна в ведении бумаг и порядочна. Я даже иногда ходила к ней в гости, где мы с удовольствием трепались о своем, о девичьем. Однажды, услышав от нее историю о том, как родной брат, придравшись к неточности в завещании, отсудил у нее родительскую квартиру после неожиданной гибели их отца, я задумалась о том, кому достанется мое барахло и квартира. Решать я всегда умела быстро.
На следующий день оформленное по всем правилам завещание на Надежду осталось лежать в нотариальной конторе. Знать ей об этом не нужно, но мало ли что… Мне доступны были и Турция, и Париж, и Вена, но оставлять Грея на десять-пятнадцать дней с чужим человеком я не хотела — он везде сопровождал меня, сидя на переднем сиденье нашей машины.
Ежедневно мы много гуляли с ним, я включала очередную аудиокнигу про какую-нибудь очередную бестолковую попаданку, и мы бродили с ним по редкому пролеску час, а то и полтора-новую квартиру двушку я специально купила на окраине города рядом с остатками леса.
Самым живым и важным элементом моей жизни был Грей, я не испытывала тоски и одиночества именно, потому что он всегда был рядом. Он тонко чувствовал мое настроение и жалел меня, когда случались какие-нибудь неприятности на работе. Если я болела, что бывало не так уж и часто, он приходил в спальню и ложился у меня в ногах, жалея и охраняя. Я с ужасом замечала, как он стареет, как седые волоски появляются на его черной морде, как мутнеют от старости глаза и появляется неуверенность в движениях.
Я много читала и увлеклась разными видами вышивки, поэтому вечерами, под голос диктора, корпела над очередной работой, а Грей лежал в дверях комнаты, охраняя меня от всего на свете. Нам было комфортно в нашем маленьком мирке без детей, друзей и предательств. Иногда я в шутку называла его ангелом-хранителем.
Грей умер, когда мне исполнилось тридцать семь лет. Завернув тело своего друга в большое покрывало, я сама похоронила в том леске, где мы так любили гулять. После этого заехала в магазин, купила несколько бутылок виски и первый раз в жизни надралась вдрызг, в хлам, в сопли…
Виски закончился на третий день.
Я проснулась, воняя перегаром и потом от назойливого звона в ушах. Пустыня Сахара во рту и болезненная пульсация в висках мешали соображать здраво. Наконец звон прекратился, и я с облегчением закрыла глаза, но буквально через минуту мобильник завизжал снова. С трудом, кряхтя как столетняя старуха, я протянула руку к тумбочке и взяла омерзительно дребезжащий прямоугольник в руки, взволнованный голос Нади взорвался в мозгу как бомба:
