Изольда Матвеевна пришла в храм раньше всех – до нее пришел только привратник, чтобы отпереть дверь, и сразу уселась писать записочки.
«Опаздывает! – с досадой подумала она на свечницу, когда хор уже поднялся на клирос, а алтарник начал читать Евангелие. – Сегодня молодая».
«Фифетка» прибежала, запыхавшись, вошла в храм без платка – накидывала его на ходу, и сразу принялась открывать кассу для единственного прихожанина, вернее, прихожанки.
Старуха положила четыре записки за упокой в специальную корзиночку и спросила коварно:
– Сколько с меня?
– За пожертвование, – ответила девушка.
– А сколько пожертвование? – продолжала Изольда Матвеевна.
– Рекомендованное пожертвование – восемьдесят рублей за записочку, а так – сколько сможете.
Душа у Изольды Матвеевны пела:
«Никакая она не фифетка. Хорошая, православная девушка. Ишь, глазоньки-то в пол – деньги в храме стыдно зарабатывать. Да сколько она там заработает: по вторникам-то в храме только я одна. А может, это батюшкина дочка? Уж больно хороша, и правила все знает. В храме порядок».
Изольда Матвеевна выложила триста рублей, присмотрев себе еще несколько брошюр и пяток самых тоненьких свечек.
Пошла она в храм и в четверг. За прилавком теперь стояла немолодая свечница. Как водится, Изольда Матвеевна написала четыре записочки за упокой, с любовью подчеркнув каждое имя.
– Почем записочка? – снова закинула она удочку.
– Восемьдесят! – Свечница засуетилась и открыла кассу.
– Ты крышкой кассы-то не хлопай! – хладнокровно сказала ей старуха. – За пожертвование записочки. Кто сколько может дать.
– Я читала, что один прихожанин подал священнику ощипанную ворону вместо курицы, – елейным голосом произнесла свечница. – Знаем мы вас!
– Где же вы это читали? – с ощутимым сарказмом спросила Изольда Матвеевна.
– У классиков!
Тут Изольда Матвеевна решительно сгребла свои записки за упокой и процедила сквозь зубы:
– Сама буду молиться!
Душа ее кипела от гнева:
«Выживу! Не будет ей по четвергам выручки! Ишь, смотрит, глазищи наглые выпучила! По восемьдесят ей подавай! А кукиш не хочешь?»
Изольда Матвеевна уже забыла, что во вторник выложила триста.
«Бедному человеку уже и в храм нельзя прийти. Придешь – а тут сидит такая жаба! Видно, совсем некому работать. Эх, была бы я помоложе – сама бы пошла в свечницы, даром. Нигде порядка нет!»
Дома она открыла ящик комода, где аккуратными стопочками была разложена пенсия: на коммуналку и на еду.
«Четыре вторника по триста рублей, в месяц – тыща двести. – Изольда Матвеевна переложила деньги в третью стопочку, урезав еду. – На благотворительность!»
