Она снова принялась звонить участковому:
– Здрасти… Нашлись куртки! Я фельдшера и санитарку оклеветала… Готова под суд… Что значит «ерунда»? Не могу я спать, я на горячую линию позвонила… Сами ответите за горячую линию? Вместо меня в тюрьму сядете? Вы – ангел, хоть и молодой!
На том конце провода раздались гудки.
Изольда Матвеевна вытащила куртки из-под подушки и повесила их обратно на вешалку. Потом легла в кровать и свернулась калачиком. Мысли ее текли уже сонно:
«Какой хороший милиционер! Надо завтра позвонить на горячую линию, чтобы его к ордену представили. Ну, или премию дали…»
«Нигде нет мне, старухе, покоя! Вон и в храме непорядок. Раньше ни одной свечницы не было, а теперь целых две. Разбогате-е-ели! Одни расходы на зарплату. Несешь-несешь деньги в храм – то на цветы Богородице, то на записки за упокой и за здравие – а все не впрок. Дармоедки! Раньше свечки лежали в специальном ящичке: денежку кладешь под ящичек, берешь свечечку. Кто и украдет потихоньку. А теперь у них целый ассортимент: и побольше, и поменьше, и потолще, и потоньше. Верно говорят: превратили храм в лавку, фарисеи! Прости их, Господи! Бедному человеку теперь в церкви делать нечего: нет денег – нет и свечек. Но ничего, я этих свечниц испытаю. Одна молодая – фифетка, наверное. Вторая в возрасте – видно, что жадная. Посмотрим на них. Ни одно дело без меня не обойдется».
Изольда Матвеевна собиралась в храм. Юбка в пол – поплоше, а то подумают, что загордилась на старости лет. Седые редкие волосы – в высокий хвостик, да под платок.
«А получают-то, небось, процент от выручки? Я им покажу выручку! Ничего от меня не получат. Ворочают там миллионами, на прихожанах наживаются».
Изольда Матвеевна любила ходить в храм по вторникам и четвергам на утреннюю литургию к семи утра. В это время в храме никого не было.
«Хорошо как! Хор для одной тебя поет. Батюшки для одной тебя читают. Можно раньше всех к иконам приложиться, пока прихожане их не облизали. На причастии ты первая и единственная».
Записочки за здравие у Изольды Матвеевны год от года становились все короче, а записочки за упокой – все обширнее. Дошло до того, что за упокой она подавала уже на четырех листах, желая помянуть всех бывших родственников и друзей. Пожертвование, соответственно, приносила за четыре листа, но это ее не смущало.
«Плохо жили и плохо умерли. Но, как говорит батюшка, за каждое поминание им прощается по одному грешку. Так и отмолю всех – все они окажутся в Раю. Плевать я хотела, какие они плохие, я свое дело знаю: ходить в храм и отмаливать».
