Она снова потопала к телефону и набрала участкового:
– Здрасти… «Скорая» была. Вынесли три куртки импортных… И три портсигара отечественных? Какие портсигары? А! Это из фильма? Вы все шутите? Что значит «в закромах посмотрите»? Куда милиция катится?
На том конце послышались гудки.
«Вот до чего милиция докатилась! Ничего не хотят расследовать, совсем обленились. Я понимаю, что я – не политическая фигура и что тридцать грамм молока – не предмет уголовного дела. Но куртки! Хорошие, импортные! Мне их племянник из Польши в восьмидесятых привез, еще носить и носить!»
Изольда Матвеевна решительно набрала телефон «скорой»:
– Пожаловаться хочу! Фельдшер и санитарка украли три куртки импортных! Звонить на горячую линию? Записываю номер.
На том конце провода раздались гудки.
«Не успела записать номер… Ничего! Я найду на них управу. Как они сказали? Горячая линия? На стенде на лестнице есть телефон горячей линии, жилконтора повесила».
Изольда Матвеевна с обрывком квитанции и химическим карандашом вышла на лестничную площадку и принялась записывать номер. Затем вернулась, накрепко закрыла входную дверь и снова подняла трубку телефона:
– Горячая линия? Здравствуйте! Мой звонок очень важен для вас? Не вешаю трубку! Мой номер в очереди сорок девятый? Жду!
Изольда Матвеевна терпеливо ждала, прослушав в трубке весь репертуар Рахманинова. Наконец на том конце защебетал приятный женский голос.
– Здравствуйте, я хочу подать жалобу! Фельдшер и санитарка украли у меня три куртки – кожаных, импортных… Что значит «говорите по делу»? Горячая линия по прорывам отопления? А куда мне звонить?
На том конце раздались гудки.
Изольда Матвеевна присела на край кровати. Ей захотелось плакать.
«Ничего, ничего! И не такое переживали. Войну пережили, дом потеряли, а тут три куртки импортных – всего лишь. Нас не сломишь! Мы – русские!»
Она попила чаю, принялась готовиться ко сну и поправлять подушку.
«Что-то жестковато, но зато высоко, как я люблю».
Под подушкой лежали три куртки импортных, кожаных, совсем новых, привезенных племянником из Польши еще в восьмидесятых. Изольда Матвеевна положила их под голову пару лет назад.
«Ой, что теперь будет… Оказывается, фельдшер и санитарка ни при чем. Оказывается, куртки все это время лежали под подушкой. А если меня посадят за клевету? Что же мне теперь, остаток жизни доживать в тюрьме? А я-то дома престарелых боялась… Хотя это та же тюрьма. Может, чистосердечное признание поможет? Точно, поможет!»
