. Но мы не потеряли своих самых близких, они ушли вперед и ждут нас. Утешение в том, чтобы стараться жить и поступать так, как бы они того желали, и идти по их следам. Они подле нас, я в этом уверена, и глубоко любят нас. У тебя много обязанностей, к тому же тяжких, пусть Господь даст тебе силы вынести все и исполнить их. Пусть с Божьего благословения скоро станет твоей женушкой та, которая разделит с тобой все – и радость, и печаль»
[279].
И наконец, первая вставка, сделанная уже «женушкой», появляется через 15 страниц, в записи за 25 ноября. Похоже, она тоже занесена в дневник после того, как Николай II завершил описание прожитого дня. Она идет сразу после длинной черты, которую император обычно ставил после каждой своей записи. Причем чувствуется, что императрица не была ограничена местом – на момент написания интерполяции ниже ее оставалось пустое пространство. И как предыдущая вставка, фраза Александры Федоровны подхватывала мысль, на которой остановился Николай II. Император и императрица в это время жили в Царском Селе – впервые вместе после венчания. «Словами не описать, что за блаженство – жизнь вдвоем в таком хорошем месте, как Царское!» – восклицал император. «Твоя женушка обожает тебя», – отвечала ему императрица[280]. Открывалась новая страница их яркой трагичной жизни…
Чтобы понять причину появления в дневнике этих экзальтированных и в то же время душевно напряженных и духовно сосредоточенных интерполяций, превратившихся впоследствии в потребность, следует вспомнить, что было всего лишь чуть более года назад. 8 ноября 1893 г. принцесса Гессенская написала цесаревичу пространное письмо. В нем она категорически отвергла саму возможность вступления в брак с Николаем по причине, которая прежде никогда не останавливала ее предшественниц – инославных невест русских наследников. Алиса ни за что не хотела принимать православие: «.. я считаю грехом менять веру, в которой меня воспитали и которой принадлежу сейчас. Я никогда не смогла бы обрести душевный покой и потому никогда не смогла бы быть тебе настоящим спутником жизни, призванным помогать тебе во всем», – честно признавалась принцесса.
Цесаревич ответил почти через полтора месяца. Чувствовалось, что он слабо верил в то, что Алиса изменит свое решение[281], но все-таки замечал: «Я полагаюсь на милосердие Божие; может быть, это Его воля, чтобы мы оба, особенно ты, так долго страдали – может быть, проведя нас через все горести и испытания, Он выведет мою милую на тот путь, о котором я ежедневно молюсь!» Принцесса оставалась непреклонной практически до самой помолвки. Еще за три недели до 8 апреля она жестко отвечала сестре цесаревича Ксении, которая, очевидно, попыталась ее уговорить изменить свое решение: «.. что в этом хорошего, просто жестоко повторять, что я гублю его жизнь – что же делать, если для того, чтобы он был счастлив, я должна погрешить против своей совести. Все это тяжело, и нехорошо снова начинать разговор об этом»
