. В субботу слабость исчезла, «отеки не увеличились», аппетит производил хорошее впечатление, и вообще самочувствие выглядело «лучше вчерашнего». В вечернем бюллетене неожиданно появился еще один пункт, не отмечавшийся в бюллетенях с 11 октября, – работа сердца. Причем этот пункт подавался тоже в положительном свете: «Деятельность сердца несколько удовлетворительнее»
[170]. «Отзыв врачей сегодня благоприятен», – записал в этот день в дневнике Победоносцев
[171]. Похожим образом тогда же отреагировал в своем дневнике и Сергей Александрович: «Вечером докт[ора] довольны и в первый раз довольны сердцем! Господи, помилуй!»
[172].
Кстати, на этот раз в бюллетене, опубликованном в «Правительственном вестнике», тоже имелось некоторое непринципиальное расхождение с черновиком из камер-фурьерского журнала, в котором вместо «деятельности сердца» говорилось о «сердечной деятельности»[173]. Замена не выглядит опечаткой, и вряд ли в редакции газеты могли пойти на такую редактуру без согласования с Ливадией. Поэтому не исключено, что сделанное исправление было призвано усилить общий благоприятный фон клинической картины путем подобной «субстантивации». Или же кто-то заметил ненужную двусмысленность, происходящую от возможных толкований прилагательного «сердечный». В воскресенье утренний и вечерний бюллетени свидетельствовали о сохранении прежней клинической картины, разве что аппетит был назван не «хорошим», как накануне, а «удовлетворительным»[174].
«Бюллетени лучше – надежда крепнет», – комментировал Султанов 16 октября медицинские сводки последних дней[175].
В целом позитивное настроение сохранялось и в утреннем понедельничном бюллетене: в нем констатировалось наличие аппетита (но в то же время и сохранение отеков), сообщалось и о сокращении времени сна. А вот вечерний бюллетень представлял уже совершенно другую ситуацию: пропал аппетит, появилась слабость, и началось кровохарканье[176]. (Победоносцев в тот же день сообщил в дневнике о «грустных вестях» из Ливадии [177].) Султанов отреагировал, назвав эти бюллетени «опять тревожными» и подчеркнув, что «нехорошие» известия пошли прямо «с утра»[178]. В последнем архитектор явно ошибся (наверное, от волнения): разница между утренним и вечерним бюллетенями была заметной.
Утренний и вечерний бюллетени от 18 октября свидетельствовали о стремительном ухудшении состояния императора: он чувствовал «большую слабость», у него практически исчез аппетит, а отеки ног «значительно увеличились», кровохарканье усилилось, а дыхание стало затруднительным, из чего врачи сделали заключение о симптомах воспаления левого легкого, температура поднялась почти до 38 градусов, больного знобило, пульс упал. При этом кризис шел по нарастающей: вечерний бюллетень оставлял более тяжкое впечатление, нежели утренний. Однако именно утренний завершался словами: «Положение опасное», – а в вечернем просто перечислялись симптомы
