. «Приговор в бюллетене», – заключил по поводу какого-то из них в дневнике Победоносцев
[180].
В дневнике Султанова за этот день имеются две записи о новостях из Ливадии, и по ним можно судить о том, насколько оперативно вывешивались бюллетени. Первая запись: «Телеграмма очень тревожная! Помилуй, Господи!»[181]. Можно предположить, что она была сделана после прочтения утреннего бюллетеня, в котором говорилось, что «положение опасное». Однако в данном случае архитектор имел в виду вчерашний вечерний бюллетень – тот самый, где впервые было сказано о кровохарканье. Видимо, накануне вечером Султанов по какой-то причине не смог поехать к думской башне, или же вечерний бюллетень, свидетельствовавший о резком ухудшении состояния Александра III, не решились вывесить сразу, а дотянули на всякий случай допоздна, и автор дневника смог ознакомиться с ним только утром на следующий день. Такой вывод можно сделать из следующей заметки архитектора за 18 октября. Он сообщил, что около пяти вечера ему принесли «последний бюллетень» с Невского проспекта, на который он отреагировал крайне экзальтированно: «Ужас! По-видимому – конец! Помилуй, Господи!»[182]. Султанов имел в виду утренний бюллетень с фразой «положение опасное», потому что вечерний бюллетень был составлен только в десять вечера. Похоже, что в последние дни жизни Александра III информация о его состоянии обнародовалась менее оперативно, чем прежде.
Следующая запись в дневнике датирована днем кончины государя – 20 октября: «…видел телеграмму, отнимающую почти последнюю надежду»[183]. Султанов мог иметь в виду как вечерний бюллетень от 19 октября, в котором говорилось о «большой общей слабости», плохом аппетите, слабом пульсе, затрудненном дыхании и сохранении симптомов воспаления левого легкого (хотя в утреннем бюллетене отмечалось уменьшение кровохарканья)[184], так и какой-то из двух последних бюллетеней от 20 октября. В первом бюллетене, отражавшем картину на 9 часов утра, указывалось на бессонную ночь, затрудненное дыхание, слабеющее сердцебиение, и делался вывод: «Положение крайне опасно». Во втором бюллетене, составленном через два с половиной часа, отмечались дальнейшее ослабление сердечной деятельности и усиление одышки. Этот бюллетень, которому суждено было стать последним, заканчивался явным намеком на скорую кончину: «Сознание полное»[185]. И хотя этот факт объективно соответствовал действительности, он, несомненно, должен был сыграть и определенную пропагандистскую роль, как и посланная утром из Ливадии телеграмма Воронцова-Дашкова о причащении в 10 часов императора, который находился «в полном сознании»
