Разыгралась немая сцена, в которой каждый боялся первым нарушить возникшую тишину. Иисус принял молчание за сомнения.
— Мир вам. Что смущаетесь? Посмотрите на руки мои и ноги мои — это я сам; осяжите меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня.
Неправдоподобность и неповторимость происходящего продолжали держать учеников в оцепенении.
Иисус обвёл своих учеников безнадёжным взглядом, попросил еды. Принесли печёной рыбы, поел в тишине. Подумал и поднялся:
— Мир вам. Достойный человек убережёт вас от происков единоверцев. Слушайте Марию Клеопу. Я же иду в Галилею. Там встретимся.
На пороге его ждала Мария, провела в другую комнату, обмыла, перевязала раны, заставила выпить разведённой чёрной смолы. Молча вывела его из города.
Стража у ворот не заинтересовалась двумя путниками, поскольку никого они не напоминали и интереса не представляли. Помнил он, как вышли на дорогу, ведущую в Галилею, слушал напутствия Марии.
— Иошуа, ты уж мать свою навести. Тяжело ей достаётся в жизни, не вольна она в своих желаниях. Ты теперь сквозь смерть прошёл, должен понимать, что нет в её жизни ничего дороже сына. Оглянись на себя. Ходишь дальними дорогами с другими людьми. Разве составишь ей опору в старости? Сердце её за это время слезами изошло. Был ты мягок и добр с другими людьми, так неужели у тебя не найдётся для матери нежности и теплоты?
И вот он идёт домой, хочет увидеть мать, попросить прощения блудному сыну. Несколько дней назад у него была целая жизнь впереди, и место матери в его душе отводилось более чем скромное. Теперь жизнь приближалась к концу, и всем, перед которыми чувствовал вину, он хотел вернуть долги. Особенно виноватым чувствовал себя перед матерью. Вспомнил случай у синагоги. Так холодно встретить свою мать, так равнодушно-отстранённо отнестись к ней, говорить глупые, оскорбляющие материнские чувства слова:
— Кто матерь моя и братья мои? Кто будет исполнять волю божью, тот мне брат, сестра и матерь.
Призывал любить ближнего, а своей матери сказать такие слова! А с какой укоризной она смотрела на него, вспомнить стыдно.
Редкие пешеходы и всадники мало обращали внимания на одинокого путника. По-восточному мудрые люди не мешали друг другу идти и ехать.
Недалеко оставалось до Еммауса. Впереди идущие люди замешкались, спорили о чем-то, оживленно жестикулируя.
Иисус, поравнявшись с ними, признал в одном из них своего двоюродного брата Симеона. То, что они его не признали, было очевидно — о нём и спрашивали. На вопрос, правду ли говорят о событиях в Иерусалиме, о распятии нового пророка по имени Иисус, Симеон только пожал плечами.
