ничего не значит»
>{263}.
Между тем, согласно постулатам славянофильства, правительство всё-таки должно было расширить возможности для самостоятельной общественной деятельности социальных слоев, служивших опорой самодержавия, и Игнатьев постепенно начал двигаться в этом направлении, чем немедленно вызвал тревогу Победоносцева. Уже в первом циркуляре губернаторам от 6 мая 1881 года министр внутренних дел заявил, что правительству необходимо «содействие всей земли», что права земств и городов останутся неприкосновенными, а правительство постарается найти подходящую форму для участия местных деятелей в решении общегосударственных задач>{264}. За словами последовали дела. Министр организовал привлечение представителей земств и городов — правда, не выборных, а подобранных правительством — к обсуждению отдельных административных мер. Был поставлен вопрос о реформе местной администрации с расширением участия в ней органов местного самоуправления.
Считая «простой народ» наиболее надежной опорой правительства, Игнатьев и служащие его министерства разработали (зачастую — в продолжение курса Лорис-Меликова) ряд мер по улучшению материального положения народных масс. Был осуществлен перевод крестьян на обязательный выкуп, то есть юридически ликвидировались последние элементы зависимости бывших крепостных от помещиков. Началась ликвидация подушной подати, для борьбы с малоземельем был создан Крестьянский банк, выдававший ссуды на покупку участков. У Победоносцева все эти меры вызывали неприязнь, так как качества, особенно ценимые им в народе, — благочестие, преданность царю и историческим основам русской государственности — были, с его точки зрения, явлениями сугубо духовного порядка и никак не зависели от материального положения, улучшение которого могло даже разрушить пресловутую народную «простоту». «Я, — писал Победоносцев Игнатьеву, — считаю его (Крестьянский банк. — А. П.) фальшивым учреждением, одним из звеньев той фальшивой цепи, которую заплела политика Л[орис]-Меликова и Абазы… Это трата даром государственных] денег и внесение в народное сознание начал развращающих»>{265}. Постепенно между министром внутренних дел и его покровителем начали углубляться разногласия. Однако окончательно несовместимость воззрений двух государственных деятелей выявилась в связи с попыткой Игнатьева созвать Земский собор, в конечном счете приведшей к отставке министра-славянофила.
Созыв Земского собора, по мысли Игнатьева и поддерживавшего его И. С. Аксакова, должен был увенчать проводившуюся в 1881–1882 годах «народную политику» и воплотить в конкретные институциональные формы ту самую поддержку самодержавия народом, которая, по мысли славянофилов, и составляла основу существовавшего в России государственного порядка. При посредстве Земского собора — органа сугубо совещательного, многолюдного (три тысячи депутатов), состоящего преимущественно из крестьян, — царь должен был вступить в непосредственное общение с народом через голову «испорченных» интеллигенции и чиновничества, а российская государственность вернулась бы на исторический самобытный путь развития. У Победоносцева подобные прожекты не могли вызвать ничего, кроме отторжения. Славянофильский Земский собор был в его глазах обычной формой представительства — столь же неприемлемой, как и план Лорис-Меликова. По мнению консервативного сановника, несмотря на весь «самобытный» антураж, собор, будь он созван, привел бы Россию к развалу столь же быстро, как и собственно конституционные проекты. «Если, — писал обер-прокурор царю, — мысль… не определится в самом правительстве — никакое собрание ее не выработает и не даст правительству твердой воли, без которой невозможна деятельность. А если воля и распоряжение перейдут от правительства на какое бы то ни было народное собрание — это будет революция, гибель правительства и гибель России»
