– Вот единственная книга в мире; в ней все есть.
Я сказала Пушкину:
– Уверяют, что вы неверующий.
Он расхохотался и сказал, пожимая плечами:
– Значит, они меня считают совершенным кретином.
Я прибавила:
– Государь сказал Блудову в 1826 году, что вы самый замечательный человек в России. Блудов рассказывал это у Карамзиных, и я думаю, что Государь прав.
Пушкин отвечал:
– Государь заблуждается на мой счет: я делаю, что могу, но, увы, не всякий тот гений, кто этого желает.
Затем он сказал:
– Я желал бы видеть Константинополь, Рим и Иерусалим. Какую можно бы написать поэму об этих трех городах, но надо их увидеть, чтобы о них говорить. Увидеть Босфор, Святую Софию, посидеть в оливковом саду, увидеть Мертвое море, Иордан! Какой чудесный сон! – Ему стало грустно, и он вздохнул. – Увидеть Рим, the city of the soul, the Niobe of nations (град духа, Ниобу народов [англ.]), Ватикан, собор Святого Петра, Колизей, увидеть этот мир в развалинах «as fragile as our clay» («хрупкий, как наша плоть» [фр.]). Увы! я никогда этого не увижу!
Я сказала ему:
– Поступайте опять в дипломатический корпус и просите назначения в Италию!
Он покачал головой и сказал мне:
– Меня пошлют в Стокгольм, или в Дрезден, или в Берлин, или в Гаагу; я уж предпочитаю Петербург.
Потом он стал смеяться, шутил, заявил, что он влюблен в «маркиза Пугачева»[154], как называла Императрица Екатерина этого знаменитого разбойника, и что ему надо окончить его историю и написать историю Петра Великого и роман о Петербурге, русском Pelham’e.
Я спросила Пушкина, почему он хотел, чтобы я рассказала разговор о Гёте Хомякову. Он ответил:
– Потому что Хомяков интересуется турецкими раджами и дунайскими и адриатическими славянами; но я нахожу, что он еще слишком увлекается Византией, хотя, впрочем, одна часть этих славянских земель – греческая. В войнах с Турцией – для нас два вопроса: вопрос торговый, то есть о Черном море и проливах, так как нам нужен выход в море, и потом вопрос о протекторате над православными христианами и святыми местами. У Франции есть учреждения в Сирии; и если бы не религиозная рознь, мы могли бы на этот счет войти с нею в соглашение. Вы, конечно, знаете, что во Флоренции был Вселенский собор, на котором было провозглашено примирение церквей. На нем присутствовал византийский император; наш киевский митрополит тоже подписался и даже умер кардиналом. Почем знать? Если бы Собор достиг своей цели, может быть, Константинополь не принадлежал бы туркам! К несчастью, мы тогда еще были настоящими варварами; Средние века у нас тянулись до избрания Романовых и даже до Петра Великого. После падения Византии султаны поддерживали у нас татарских ханов, а за спиною у нас была Персия и все восточные народцы по низовьям Волги. Византийские императоры не помогли нам во время нашествия монголов. Я прочитал интересную вещь про папу Пия V. Он посоветовал султану Селиму принять христианство, а когда тот отказался, то папа благословил знамена Дон-Жуана Австрийского перед Лепантской битвой. Польша вступила против нас в союз с Турцией. Кончилось тем, что они поссорились с безумным Карлом XII, а Орлик даже принял мусульманство. Достойный освободитель Украйны!
