Котлетка. Два помидора. Овощной суп на завтра в стеклянной баночке. Конфитюр. Маслины на розетке. Оставшийся с обеда салат. Зеленый лучок в банке из-под майонеза, нарезанный про запас.
— Я не хочу этого, — говорит он.
— Иди в ресторан, — говорит она.
Две рюмки водки он выпивал когда-то.
С мороза. Перед обедом. Воротившись с работы.
Две рюмки водки из граненого графинчика с притертой пробкой, где плавала лимонная корка.
Отобедав, закуривал папиросу.
Одну за целый день…
Две рюмки водки ему разрешались на старости. Две полные, до краев, рюмки на всяких там именинах-праздниках. Больше ему не давали. Больше и сам не брал.
Две рюмки, перед которыми оживлялся в предвкушении.
С которых — задремывал…
— Сделать тебе яичницу? — спрашивает она.
— Не хочу яичницу.
— Сварить тебе яичко?
Тогда он обиженно садится за стол и ест хлеб с маслинами. Огромные куски мягкого белого батона и мелкие, черные маслины, сморщенные, как пальцы у прачки-негритянки. Любовь к маслинам у него с Одессы.
Косточки он кладет на клеенку…
— Тебе это вредно, — говорит она.
И отворачивается, чтобы не видеть.
Тогда он ест хлеб с конфитюром.
Огромные куски мягкого белого батона, густо обмазанные по краям.
— Надо послушать погоду на завтра, — говорит он.
— До завтра надо еще дожить, — говорит она.
Может, дети забредут к вечеру?..
На Палашевском рынке, посреди возбужденной толпы, стоит роскошный грузин в модной кепке и торгует первыми мимозами.
Вокруг прилавка бушуют страсти, мужчины лезут через головы в просыпающемся раз в году рыцарском усердии, а грузин возвышается над всеми, сытый и бархатистый, пришельцем с удачливой планеты.
Оказывается, я тоже пихаюсь локтями…
Он выдергивает из чемодана сплюснутую веточку, встряхивает, оправляет, выкликивает, не задумываясь, орлиным клекотом:
— Три рубля… Пять… Восэм…
И фарширует деньгами длинный дамский чулок.
С первого взгляда заметно, что чулок уже надевали, и не один раз…
Я звоню в дверь и слышу, как бежит она по коридору, легконогая и торопливая.
— Это мне? — удивляется она. — Лучше бы на детей потратил.
Не баловали мы ее подарками…
— Дети обойдутся, — говорю я.
Я звоню еще и еще, а она все бежит и бежит по бесконечному коридору, добежать до меня не может.
Я стою, уткнувшись головой, и слушаю через дверь вечные ее шаги…
Потом открываю ключом.
— Пришел? — радуется он. — Есть будешь?
— Что ты спрашиваешь? — радуется она.
Котлетка на столе. Два помидора. Конфитюр с маслинами. Припрятанные до случая конфеты.
