Тоже будет читать, когда займет туалет.
На полях и стройках страны…
Эхо вздохов — эхо событий — эхо спускаемой воды в унитазе.
Деревенская толстуха — синяя косынка в горохах — бежит без звука по коридору с кошелкой в руке, пузом стукается о стенки. Кому что, а на ней дом. Не свой, правда, да уж давно не чужой. Дети на ней. Обеды. Комнату прибрать.
Няня моя…
Няня Куня.
Кролик проскакивает в ногах: игрушка-забава, пушистое умиление, шелковая шкурка…
Кролика съели, наигравшись.
Кошка проходит, опоенная валерианкой. Сытая и наглая, как мясник в гастрономе.
Черепаха. Хомяки-тушканчики. Мышки-альбиносы…
Дамочка субтильная в букольках, в розовом пеньюарчике-размахайчике, с горничной по пятам, чирикая по-французски, пролетает коридором в облаке духов-пудры-помады: эт-то еще что за штучка?!
С других, видно, с докоммунальных времен.
У квартиры своя память. Да еще у лифта.
Катал лифт дамочку на верхние этажи, усаживал на плюшевый диванчик, отражал в восхищенных зеркалах, касался надушенной спинки деревянными панелями благородных сортов, посвистывал лихачом…
Сгинуло.
Тени бегут по коридору.
Тени спешат к телефону.
Тени в гостях у теней.
Жизнь проходит неслышно, на кошачьих лапках. Не успел загадать желание, а ее уже нет.
Тени детей, стариков, тараканов…
… а вчера, под самое утро, приснилась мне аптека на Никитской, сломанная много лет назад, и дочка-первоклассница, которой у меня никогда не было. Она стояла на чистой асфальтовой прогалине, в пальто, в вязаной шапочке, и задумчиво глядела, как прыгали через веревочку ее подружки.
Для меня весна — это Никитский бульвар, дом с колоннами, крылечко под балконом о две ступеньки, просыхающий с зимы асфальт.
Прыгалки. Классики. Мамы с колясками на приступочке. Ленивое блаженство. Ожидание добра, тепла, света после долгих холодов…
Проснулся растревоженный. Задумчивый. Притихший. День целый болело сердце.
Никто за нас не станет жить.
И не проси…
* * *
…а в комнате, за затворенной дверью, за зашторенными окнами, так и осталось без видимых перемен.
Под крышей. На последнем этаже. С видом на бульвар…
Будто вышли из комнаты на время, но скоро вернутся, отворят форточку, проветрят, станут опять жить.
Подрагивают стекла в огромных рамах.
Тюль топорщится, запыленный.
Бульвар бормочет за окном невнятными голосами, будто извиняется за все.
— Знаешь, — говорит он, — я бы чего-нибудь поел.
— Ешь, — говорит она. — Открывай холодильник и ешь.
Старенький, безотказный «Газоаппарат».
