Заморожено время в песочных часах,
взгляд не ищет уже журавля в небесах,
и, заботясь скорее о теплых вещах,
чем о вечных, уходит в себя.
Даже если расписаны дни наперед
и на сдачу с рубля можно жить еще год,
но не в этом же смысл, чтоб дробить этот лед,
а лишь в том, что иначе нельзя.
А иначе в морозном замри колпаке
в однозначной своей беспредметной тоске,
перед буквой закона в чужом языке
ты свой русский язык прикуси.
Все равно этих слов не хватает на то,
чтоб покрыть пустоту между двух городов,
удаленных всегда друг от друга на сто
световых ослепительных зим.
О, какое отечество нам предпочесть,
Перемена ли места слагаемых есть
перемена, иль это — лишь времени месть
за любовь к постоянству, когда
то, что раньше казалось дерюгой кулис,
стало уличной тьмой без знакомых в ней лиц,
хоть, по правде сказать, это лучшее из
выбираемых зол за глаза.
И глаза, погруженные в смысл пустоты,
не заметят уже приближенья зимы,
и над крышею в небе не будет звезды,
а, быть может, и крыши самой.
И от первой слепой оплеухи дождя
покачнется фонарь среди белого дня,
и еще напоследок увидишь себя,
словно залитую темнотой.
Был бы снег под ногами — упала бы в снег,
но чернеет асфальт и прощается век
с глубиною своих замороженных рек,
и, итог подводя годовой,
горизонт, как шлагбаум, над плахой висит,
черный поезд, поля рассекая, летит
с пассажирами, просто сменившими вид
за окном на какой-то другой.
Значит, правда, что смерть не приходит одна,
но не так уж страшна эта бездна без дна,
пред которой стоишь ты во все времена,
не решаясь назад посмотреть.
Там вчерашняя юность, там в мерзлом лесу,
где закат на рассвете растопит росу,
