— Нет, нет, совершенно напротив, мистер Грин будет доволен, что говорит с людьми на улице. А времени у нас еще довольно.
— Можно, братва! — сказал я публике через плечо. И тотчас на столе появились и шампанское, и коньяк, и все такое. Грэм Грин был в восторге.
А Каро уже фотографировал нас вовсю. Грэм Грин был приятно удивлен, узнав, что я — сочинитель.
— Сколько у вас книг? — спросил он. Из-за одной газеты появилось три пальца, из-за другой целых пять.
— Четыре! — сказал я, выведя среднеарифметическое, и только после этого понял, как меня подставили.
Грэм Грин, конечно же, удивился и впервые не поверил мне:
— Молодой человек уже автор четырех книг?
Но заминки не случилось.
— Я говорю, что у меня в домашней библиотеке четыре книги любимого мною романиста. А у меня самого пока книги нет.
Неблагодарные газеты опустились в изумлении, словно в отсутствии у советского юноши книги собственного сочинения может быть что-то предосудительное. Даже мой сверстник-писатель пробормотал:
— Хоть сказал бы, что есть одна.
— Я очень щепетилен и пока не считаю, что написал что-то достойное, чтобы издать отдельной книгой, — сказал я, и газеты поднялись. Потом я взял бокал: — За нашу встречу! За нашего гостя!
И Грэм Грин окончательно убедился, что жителям этого причерноморского городка не свойственна обычная для России угнетенность духа — они жизнерадостны и врут охотно, раблезиански.
4
Грэм Грин спросил, может ли он выпить вместо шампанского чачи. Несколько человек из посетителей чайханы вскочили с готовностью сбегать за чачей. Но писатель пояснил, что чача, которую ему вчера подарили в селе Эшера, у него с собой.
— Вам понравилась чача?
— Да. Непременно изготовлю, вернувшись домой. Там с самогоноварением не так строго, как тут.
Писатель признался, что всю жизнь пил смесь из трех различных сортов виски. Он назвал их, но я не запомнил. Но чача ему пришлась настолько по душе, что он сожалеет, что узнал о ней так поздно.
— Пьющие чачу живут сто лет и более. Так что вы узнали о ней вовремя, — сказал я ему учтиво.
Выпили за переводчицу. Грэм Грин обернул к ней взгляд старого женолюба и молча чокнулся. А потом вдруг преобразился и с самой серьезной миной спросил, может ли он поднять тост за сандинистов, которым сейчас очень трудно.
— Да, да, конечно! — единодушно поддержала его публика под одобрительные взгляды из-за газет. — А то американцы, бля, вообще оборзели!
На миг на лице умнейшего старика промелькнуло подозрение, не подставные ли это лица, но лишь на миг. И снова он увидел мирных бездельников, которыми, наверно, полны все кофейни третьего мира.
