Грехопадение | страница 3



Услышав мое признание, он издал стон, который был слышен даже в дальних уголках церкви. Прижав лицо к прутьям решетки, он назвал меня «Дитя мое», как, впрочем, все священники в исповедальнях называют кающихся. Затем он стал спрашивать меня о деталях. Я плохо понимал его. Я был уверен, что назову свой грех и получу отпущение: обычно все священники называли меня очень хорошим мальчиком и просили помолиться за них, словно я был ангелочек, чьи молитвы обладают особой эффективностью, — а затем я убегал, подпрыгивая от радости.

На вопросы я дрожащим голосом ответил, что это происходило «больше чем один раз» — как рано мы начинаем увиливать от истины! — а затем я сказал; «Да, отец мой, там был и другой», на что он снова издал столь громкий стон, что мне захотелось попросить его быть потише, чтобы люди снаружи не услышали. Затем он задал мне вопрос, от которого руки мои, вцепившиеся в прутья решетки, стали влажными и задрожали. Он спросил, был ли причинен мне какой-нибудь вред. Сначала я не понял, что он имеет в виду. Но затем ужас этого открытия, порезавшего тьму моего заблуждения, потряс меня: я понял, что священник принимает меня за девочку! Шепотом я закричал, что ничего подобного не было, отец мой! Ничего! Ничего! Но он испустил лишь легкий вздох, похожий на дуновение умирающего ветерка, и сказал:

— Ах, мое бедное дитя, ты узнаешь об этом лишь через несколько месяцев.

Я мечтал лишь о том, чтобы удрать. Я был готов рассказать ему любую историю, поклясться в любой лжи, лишь бы он прекратил свои расспросы. Я ничего не мог сказать ему, кроме того, что я ничего не знаю; но каким-то образом я должен был заставить его понять, что я не грешница, а грешник. Но следующий по вопрос потряс меня еще больше:

— И понимаю, понимаю. А теперь скажи мне, мое бедное дитя, — она замужем?

Вряд ли нужно говорить, что в другое время я покатился бы со смеху, столкнувшись с таким абсурдным недоразумением, — так же, как хохотали мои друзья, когда я описывал им его вопросы и стоны, и мои костлявые пятки, ерзавшие под пологом занавески и, как кастаньеты, стучавшие друг о друга, так что все ждавшие своей очереди на исповедь ломали головы: ради всех святых, что же там происходит? Но в те минуты я почувствовал себя как щенок, запутавшийся в зарослях ежевики и отчаянно продирающийся к той секунде, когда прозвучат спасительные слова, а также какое на него будет наложено покаяние.


>>Рис. В. Окладниковой